безлобого официанта из кофейни — до него дошла очередь целовать Шейху руку. Он едва успел хорошенько приложиться к руке и уже подносил ее ко лбу, как вдруг наш автобус поехал. И тогда среди раскачивавшейся толпы я заметил обиженного галантерейщика. Он пробирался в давке как убийца, решивший прикончить политического лидера, но потом я понял, что на самом деле он пытался подойти не к Шейху, а ко мне.
Когда городок остался позади, я сказал себе: забудь об этом. Беспощадное солнце нещадно жгло меня, поджаривало затылок и руку, а я продолжал повторять себе: забудь, все пройдет. Но пока ленивый автобус, пыхтя, полз по ярко-желтому заброшенному бескрайнему полю, а солнце слепило сонные глаза, я понял, что не только не смог забыть о том, что случилось, но сильнее почувствовал, что меня беспокоит что-то еще. За те пять часов, что я провел в городе, куда приехал ради парня-почтальона по имени Мехмед, на которого донес обиженный галантерейщик, что-то определенно произошло — что-то, что конкретизировало и уравновешивало те события и тех людей, которых мне предстоит увидеть в других городах.
Например, ровно тридцать шесть часов спустя после отъезда из Аладжаэлли, глубокой ночью, на остановке какого-то задымленного, пыльного города, похожего на мираж, я ждал следующий автобус и жевал лепешку с сыром, чтобы убить время и успокоить больной желудок. И вдруг я почувствовал, что ко мне приближается зловещая тень. Был ли это галантерейщик — любитель перчаток? Нет. Его дух? Нет. Какой-нибудь обиженный и разгневанный торговец? Нет. Я стал думать, что это, должно быть, Сейко, но внезапно хлопнула дверь уборной, видение исчезло, а призрак Сейко в плаще превратился в спокойного, безобидного мужчину в плаще. А когда к нему подошла женщина с девочкой — обе в платках, с пакетами в руках, — я подумал: почему я вообразил, что Сейко носит серый плащ? Потому, что такой же плащ был на обиженном Западом галантерейщике.
В другой раз угроза исходила не от Сейко в плаще, а от рабочих мельницы. Я спокойно поспал в одном тихом автобусе, потом продолжил спать в другом, более устойчивом, с лучшими рессорами, а утром, на мельнице, куда я отправился, чтобы поговорить с тамошним молодым бухгалтером, на которого донес обиженный продавец пахлавы и пирожков, я ловко соврал, что я — его армейский товарищ. Все Мехмеды, которых я находил, были двадцати трех-двадцати четырех лет, как и настоящий Мехмед, поэтому вранье про армию, каждый раз выручавшее меня, не вызвало подозрений у совершенно белого от муки рабочего, к которому я обратился. В его глазах светились дружба, понимание и удивление, как будто он был из одного с нами взвода, и он пошел во внутренние помещения, в кабинет хозяина. Я отошел в сторонку и отчего-то ощутил витавшую в воздухе угрозу. Надо мной вращалась огромная железная труба, работавшая от электрического мотора, запускавшего мельницу, а жуткие белые призраки медленно передвигались в сумрачном свете. Я заметил, что призраки наблюдают за мной, что-то обсуждают, показывая на меня пальцем, но я старался делать вид, что ничего не замечаю. А потом, когда мне показалось, что мне угрожает черный жернов, торчавший в проеме стены, сложенной из мешков с мукой, один из трудолюбивых призраков неторопливо подошел ко мне и спросил, что это я такое сюда привез. Он меня не слышал из-за шума, и мне пришлось прокричать, что ничего я не привез. Да нет, сказал он, он просто спрашивает, какой ветер меня сюда занес. Я еще раз прокричал, что очень люблю своего армейского товарища; у Мехмеда замечательное чувство юмора, он настоящий друг, которому можно доверять. Я езжу по Анатолии, продаю страховки от несчастных случаев, и тут я вспомнил, что Мехмед работает здесь. Мучной призрак начал расспрашивать меня о профессии страхового агента: есть ли среди нас воры, мерзавцы-шулеры, масоны или гомики с пистолетами — может, я не очень хорошо слышал его из-за шума, — в общем, есть ли враги Пророка и государства? Я говорил, а он вполне дружелюбно слушал меня. Мы сошлись на том, что в каждой профессии есть и хорошее, и плохое: в мире есть и честные люди, есть и пройдохи. Потом я опять спросил о Мехмеде, армейском приятеле.
— Послушай, дорогой, — сказал мне призрак, задрал штанину и показал больную, странную на вид ногу. — Мехмед Окур не такой дурачок, чтобы идти в армию с хромой ногой! Ясно?
— А кто я такой?
Я от изумления сделал вид, что на мгновение забыл ответ на этот вопрос. Наверное, я все перепутал, сказал я, зная, что звучит мой ответ неубедительно.
Мне удалось смыться, пока меня не побили, и позже, закусывая в заведении одного обиженного кондитера прекрасным, таявшим во рту слоеным пирожком, какие пекут только в Анатолии, я думал, что хромой Мехмед совершенно не похож на человека, прочитавшего книгу. Однако теперь я понимал, какое это заблуждение — думать, что знаешь, что у человека на сердце.
Возьмем, к примеру, городок Инжир-Паша, улицы которого пропахли табаком. Там книгу серьезно прочитали не только молодой пожарный, на которого донесли, но и вся муниципальная пожарная команда, что было удивительно. И когда городок готовился отпраздновать День освобождения от греческих оккупационных войск, я вместе с детьми и послушными пастушьими овчарками смотрел, как друзья- пожарные идут в ногу строем; и пока на железных касках искрили маленькие газовые баллончики, они слаженно исполняли песню «В огне, в огне, наша родина в огне!». После этого мы сели обедать и съели жаркое из козлятины. Пожарные, сияя яркими, желто-красными форменными рубашками, вдруг начали бормотать отдельные фразы из книги, — я счел это шуткой в честь моего присутствия. Позже, правда, они показали мне место, где хранили книгу, — как и Коран, она была спрятана на водительском месте их единственной пожарной машины. Неужели это я неправильно истолковал книгу? Или ошиблись пожарные, поверившие, что Ангелы — не Ангел, а Ангелы — спускаются с небес летними ночами в сиянии звезд и, вдыхая табачный запах, указывают несчастным и страдающим путь к счастью?
В одном городе я сфотографировался у городского фотографа. В другом попросил доктора послушать мне легкие. В третьем не купил кольцо, которое мерил в лавке городского ювелира. И каждый раз, когда уезжал из этих печальных, пыльных и полуразрушившихся мест, я фантазировал, что однажды мы приедем сюда с Джанан не для того, чтобы узнать, кто такие фотограф Мехмед, доктор Ахмет и ювелир Рахмет[46] и почему они с такой страстью читали книгу, а для того чтобы сфотографироваться, проверить ее легкие или купить кольцо, что свяжет нас навеки, пока смерть не разлучит нас.
Потом я бродил по городку, гонял голубей, гадивших на памятник Ататюрка, смотрел на часы, щупал «вальтер» и уже было собрался на автовокзал, как вдруг мне стало казаться, что меня преследуют злодеи в плащах — точный Сейко и призраки «часов». Могла та высокая тень оказаться Мовадо из Национального разведывательного управления? Ведь завидев меня, этот человек в плаще вышел из автобуса, отправлявшегося в Адану, в который только что сел… Да, кажется, это был он. Именно он, и мне надо как можно скорее ехать в другую сторону. Так я и сделал. И я прятался в вонючей уборной, ждал, что в окнах автобуса фирмы «Быстрая поездка», куда собирался сесть в последний момент, мне явится Ангел, как вдруг я почувствовал на себе взгляд — от него мурашки бежали по коже; я решил, что на сей раз с задних кресел за мной предательски шпионит Серкисов. Когда автобус сделал остановку среди ночи, я бросил в ресторанчике недопитый чай и пошел по кукурузному полю, где и ждал отправления автобуса, глядя на звезды в темной синеве бархатного неба; или среди бела дня я заходил в какой-нибудь местный магазин одежды в белоснежном костюме, с улыбкой на лице, а выходил в красной рубашке, лиловом пиджаке, бархатных штанах — и с угрюмым лицом. Несколько раз я замечал, что торопливо бегу сквозь толпу на автовокзал, а меня преследуют черные тени.
После всех погонь и побегов я стал верить, что улизнул от вооруженных призраков, преследовавших меня, потом я решил, что «часам» Доктора Нарина нет смысла следить за мной только ради, того, чтобы изрешетить меня, и тогда вместо злобных взглядов, следивших за мной, я замечал дружелюбные лица жителей городов, довольных встречей со мной.
Однажды, чтобы убедиться, что Мехмед из соседней квартиры, уехавший к дяде в Стамбул, не тот Мехмед, который мне нужен, я помог болтливой старушке, жившей напротив него, принести сумки с рынка. Пока она выкладывала на солнце крепыши-баклажаны, спелые помидоры и перцы с острыми носиками, она рассуждала о дружбе, о том, что надо находить, своих армейских друзей, о том, как прекрасна жизнь, забыв, что меня ждет дома больная жена.
Может, так око и есть. В саду ресторана «Вкусная закуска» городка Карачалы я сел под огромным платаном и съел аппетитный, пахнувший тимьяном шашлык с тушеными баклажанами. Легкий ветер, игравший листьями, доносил до меня запах ароматного теста, приятный, как все воспоминания о минутах
