знает, — пожал плечами Джеффри. — Да и какое это имеет значение, если среди них найдется хотя бы один эспер, не знающий своей силы.
— Затем, когда он описывал жуткую птицу своим слушателям, где-то в лесу ведьмин мох стал сползаться в кучу, материализуя его кошмар, — поведал Джеффри. — Тут ничего сложного — но вот как ему удается заражать страхом умы человеческие?
— Разгадка там, за туманом, — сказал Ален. — И пока мы не можем сказать ничего более определенного.
Джеффри пожал плечами:
— Но мы же даем монстрам имена. Имя этой загадки у нас тоже есть. Занплока — он и есть творец иллюзий.
— Имя ничего не значит, пока мы не найдем того, кто за ним стоит. Имя это лишь слово.
— Ты думаешь? — скептически посмотрел на него собеседник.
Грегори нахмурился:
— Такая неточность может вызвать ошибку. Что, если мы примемся искать этого Занплоку, а он окажется вовсе не тем возбудителем иллюзий — и даже вовсе не человеком?
Джеффри безнадежно помотал головой:
— Если мы отыщем то, что за этим стоит, нам придется искать новое понятие — а, может, и нет: этот Занплока может оказаться кем угодно и какого угодно пола — но главное то, что он строит нам каверзы всю дорогу.
— А что, если нет?
— Зачем ломать голову? — предложил Ален. — Пока не узнаем точно, давайте между собой называть его Занплокой.
— Его — кого?
— Того, кто нам посылает эти кошмары.
— Ночные кошмары — или те, что могут 'вызвать кровопролитие? — уточнил Джеффри.
— Да, — сказал Ален. — И те и другие: раз он может насылать сны эсперам, то значит, насылает и монстров заклинаниями.
— Тогда я надеюсь, — вздохнул Грегори, — что мы не станем искать несуществующего человека, чтобы не проморгать истинный источник неприятностей.
— Мы должны хранить наше сознание открытым, — поддержал Ален, — и высматривать каждого возможного вредителя — не так ли, солдат и рыцарь?
— Мы должны быть настороже и готовы ко всему, конечно же, — согласился Джеффри, — но как только встретим человека — мужчину и женщину по имени Занплока, я тут же экранирую разум. И где же нам теперь искать его?
— В самом деле, где? — пожал плечами Ален. — Одно направление ничем не отличается от другого, раз мы окружены монстрами. Все равно, куда идти — раз так, пойдем по дороге, которая лежит перед нами. Вперед!
Деревья на их пути становились все более редкими и куцыми. К полудню, когда солнце высоко стояло в небе над головами, женщины заслышали странный шум вдалеке. Алуэтта насторожилась, осаживая лошадь:
— Странно, — произнесла она.
— Что такое? — откликнулись остальные.
— Похоже на шум отлетающей на юг стаи.
— Хм, — заметила Ртуть, — мне всегда казалось, что шум отлетающей стаи напоминает журчание далекого ручья.
— Ручей это или птицы, — сказала Корделия, — давайте лучше проверим и убедимся собственными глазами.
Они сошли с тропы и устремились в восточном направлении по склону — туда, откуда доносился звук.
Звук становился все громче пока они не пересекли долину и не обнаружили, что стоят на берегу реки: быстрой и полноводной, как после сильного ливня. Река шумела как живая, ревя и захлебываясь среди валунов и водоворотов. Женщины оставили лошадей, и, прислушиваясь к пению вод, оросили и освежили лица этими быстрыми струями.
— Как замечательно, не правда ли? — вырвалось у Корделии.
— В самом деле, — откликнулась Алуэтта, но тут же нахмурилась, поворачиваясь, со словами:
— Кто это?
Корделия и Ртуть немедленно повернулись вслед за ней и увидели человека в шкуре, сидевшего на камне, уставившись в мутные воды течения. Картина возбуждала меланхолию: в том, как он созерцал реку, было что-то невыразимо печальное. Одежда состояла из обычной крестьянской накидки и чулок, один из которых заменяла шкура. Седые волосы на голове были пострижены в кружок.
— Что в этом странном человеке навевает на меня такую тоску? — пробормотала задумчиво Алуэтта.
Мужчина оглянулся на ее голос. Он был средних лет, круглолицым, с обвислыми чертами лица и длинными усами под пуговкой носа, такими же седыми, как и волосы. Подбородок у него был скошенным, и вообще с трудом верилось в его существование.
— Я тебя понимаю, — тихо сказала Корделия. — Просто один его вид вызывает необъяснимую печаль.
Глаза человека распахнулись при виде трех молодых красавиц, прекрасных молодых женщин, и он, с видимым трудом поднялся с камня и поковылял к ним, протягивая руки перед собой:
— Прошу вас, прекрасные девы, не покидайте меня!
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
— Боюсь, что нам придется это сделать, — сказала Алуэтта с сочувствием и симпатией, — нас ждут молодые люди, и необходимо срочно отыскать их прежде, чем у них начнутся неприятности.
— Молодые люди! Что вы знаете о молодых людях? — этот мрачный человек внезапно оказался рядом с ее лошадью: он оказался проворнее, чем они ожидали, несмотря на старческую походку. — Возраст — вот истинный опыт! Он приносит зрелость и понимание женщин, умение читать их потаенные мысли и желания. А также, — многозначительно добавил странный человек, — исполнять их.
— Вам лучше не говорить на эту тему, — предупредила Ртуть, — насчет наших желаний. Мы встретили тут уже одного такого доброхота.
Но этот малоприятный парень, угрюмый и навевавший такое же похоронное настроение, даже не посмотрел в ее сторону: он точно приклеенный вертелся рядом с Алуэттой.
— Эх, дева-раскрасавица, обожди немного здесь, погости у меня, и я открою тебе такие восторги, подарить которые не сможет ни один молодой человек.
Корделия надулась, вспомнив о брате и глядя испытующе на свою будущую невестку. Еще одно искушение.
— Все земные восторги, какие ты только можешь вообразить себе, — мрачный человек умоляюще воздел руки. — Побудь со мной, и ты многому научишься, я передам тебе такие тонкости… общения, о которых ты никогда не знала — и не узнаешь ни от кого другого.
— Нет лучше удовольствий, — твердо отчеканила Алуэтта, — чем объятия суженого. — Она заметила подозрительный взгляд гордячки Корделии, разглядывавшей свою потенциальную невестку. — И не старайся запудрить мне мозги! Катись-ка отсюда подобру-поздорову, принимая во внимание твои почтенные лета. — Тон ее изменился и заметно окреп. Ей, застенчивой девушке, всегда было трудно вести твердый разговор с незнакомцами.
С этими словами она повернула лошадь прочь.
Но мрачный человек поймал повод, умоляя:
— Только немного, часик, полчаса! И если ты не убедишься в моих словах и не научишься многому даже в столь короткое время, можешь покинуть меня навсегда!
С этими словами он потянулся к ее руке и прикоснулся к ней.
Алуэтта невольно поежилась — рука была ледяной и влажной, точно кожа утопленника.
