Лубенс, он оставил свои следы и возле озера. Не помогло то, что и угнали машину, и поставили ее назад вы, что и заметил Стрелниекс. Вот так, – Розниекс встал. – Свою роль вы исполнили довольно успешно, – он приблизился к Эдит. – Но все же немного перестарались. Вы не из тех матерей, что способны пожертвовать собой ради своего ребенка. Пожертвовать – в высоком смысле слова. Возвращение вам Ромуальда было лишь побочным обстоятельством, и одновременно – неплохой легендой на случай, если преступление все же будет раскрыто. В этой игре вы не туз, хотя и хотели им выглядеть. Надеялись, что вам поверят. Хотели разжалобить: как же, женщина, сожалея об ошибках молодости, решила вернуть себе ребенка и, не видя иного пути, бросилась в крайность. Ранее не судима, свою вину признала и раскаивается. Так?
Эдит зевнула.
– Жаль, – сказал Розниекс, – что такой актерский талант погиб. Вернее – использован во зло и понапрасну.
XXXIX
В комнате раздалось шипенье магнитофона, из которого вылуплялись слова и фразы.
«Чего вы от меня хотите? – голос директора Зале выражал недовольство. – Пора бы знать, что меня поймать на крючок или запутать в сеть никому не удавалось».
«Значит, сегодня это произойдет впервые». Эдит, услышав свой голос и вспомнив ситуацию, побледнела.
«Мы будем все же иметь эту честь», – поддержал ее хрипловатый голос Лубенса. Сейчас он, под надзором конвойного, сидел на стуле посреди комнаты и внимательно слушал запись, как если бы слышал разговор впервые.
«Прошу вас. Вот фотокопии всей вашей подпольной бухгалтерии, страница за страницей, – голос Лубенса звучал необычайно мирно, – сколько доставлено левого товара, когда, откуда, на какую сумму, сколько денег взято из кассы… А здесь сфотографированы некоторые любопытные накладные, которые, без сомнения, в ваших официальных отчетах не фигурируют…»
Наступившую затем тишину нарушил низкий альт Зале. «Можете дальше не показывать. Сколько вы заплатили Канцане за иудин труд и сколько хотите заработать сами?»
«Почему Канцане? А может быть, Зиедкалнс?» – вступила Эдит.
«Зиедкалнс не в курсе дела».
Снова пауза.
«Без Зиедкалнс вы не могли провернуть эти операции», – усомнился Лубенс.
«Мне хватает одной продавщицы на отделение, – отрезала Зале. – Итак, сколько вы хотите за пленку? За негатив, не за копии, разумеется».
«Гм… Зиедкалнс не в курсе дела? – Лубенс был разочарован. – Жаль. Она отнеслась к делу с таким интересом…»
«Вы показали ей снимки?!»
«Некоторые».
«Этого достаточно. Что вам было нужно от нее?» – в голосе Зале чувствовалась осторожность.
«Был один вопрос личного характера. Теперь это не актуально».
«И ваши векселя потеряли силу. Меня не сегодня-завтра арестуют. Вы начали не с того конца».
«Все еще поправимо».
«Каким образом?»
«Надо убрать Зиедкалнс».
«Этого только не хватало! Лучше уж тюрьма».
«Да только ли тюрьма? Ваши масштабы, похоже, легко тянут на вышку», – с издевкой засмеялся Лубенс.
«На мокрое не пойду. Пускай расстреливают».
«Погодите, да почему именно вы? Любой шофер из тех, кто вам привозит левый товар, не откажется. Несчастный случай на дороге – пять, от силы шесть лет. Да и то, если еще поймают».
«Это все пьяницы, дураки и трусы. Стоит такому попасть – потянет всех остальных».
«Сколько заплатите за работу?»
«Я уже говорила».
«Ну что ж – тогда собирайте вещички и заодно напишите завещание».
Скрипнул стул. Пауза.
«А какие гарантии?» – хрипло выдавила Зале.
«Векселей не выдаю. Но сам заинтересован не влипнуть».
«Сколько вы хотите?» – спросила Зале нетерпеливо и взволнованно.
«Десять тысяч за пленку, десять за Зиедкалнс. Из них пять заплачу сам за свою ошибку. С вас – пятнадцать», – хладнокровно объявил Лубенс.
«Двен адцать!»
«Не будем торговаться. Сделка для вас выгодна. Окупится за год».
