Если мы выиграем, у нас будет достаточно времени обсудить и второй вопрос. Если проиграем, полагаю, едва ли вообще будем разговаривать друг с другом.
Не могу точно сказать, вздохнул ли Нед. Мне очень хотелось, чтобы он выбрался из-за этого чертова стола.
— Хорошо. Брейди.
— Во-первых, Нед, я виноват в том, что Брейди заинтересовался этим делом.
— Как так?
— Несомненно, я — единственный, кому раньше доводилось иметь дело с Брейди. Он защищает Козлака только потому, что я помогаю Франсине. Денег у него, хоть пруд пруди. Нет отбоя от постоянных клиентов, так что такие, как Козлак, ему не нужны. Он с удовольствием раздавил бы меня, как в зале суда, так и вне его, и он умен. Для тех, кто пользуется такими методами, как он, обвинение в изнасиловании — прекрасная возможность продемонстрировать свое мастерство.
— Какими методами, Джордж?
— Прежде всего он выясняет, кто его противник. Далеко не всегда это подсудимый или адвокат подсудимого. Потом он нащупывает слабое место своего противника. Определяет, как посильнее ударить по этому месту. И чем. А затем приступает к действиям. И, раз он принял сторону Козлака, мне уже бессмысленно выходить из этого дела, не беспокойся, Франсина, у меня и мыслей таких не было. Даже если ты наймешь другого адвоката, он будет считать, что противостоит ему Томасси. Помогаю я тебе, не помогаю, все равно при неблагоприятном исходе мне числиться в проигравших.
Старина Уидмер вышел-таки из-за стола и сел на диван в трех футах от Франсины. Хорошо, что мы не пили кофе. Нам пришлось бы вставать, чтобы передать друг другу сливки или сахар.
— Джордж, вы сказали, что для таких как Брейди, изнасилование — прекрасная возможность продемонстрировать свое мастерство.
— Великолепная. Для защиты. Если произошло убийство, обвинение может предъявить тело. Покойник он и есть покойник. При изнасиловании у вас есть тело, которое
— Все очень наглядно, — без улыбки прокомментировал Уидмер.
— Мне очень жаль, Нед, но так оно и будет. Есть и еще одна тонкость. Вы видели Брейди, Нед, и знаете, какой он коротышка. У меня в классе был один такой парень. Все продолжали расти, а он вдруг остановился. Прозвали его, естественно, Карлик. И нередко говорили ему нечто вроде: «Карлик, раз ты все равно там, поцелуй меня в задницу». Низкорослые, взрослея, копят в себе одно чувство — жажду мести. И мстить они хотят практически всем, потому что едва ли не каждый выше их ростом. Таким был Наполеон. Я могу назвать четыре-пять первоклассных адвокатов, которых вы знаете, Нед, подпадающих под эту категорию. К таким же относится и Брейди. Никакого лоска. Контакты с мусорщиками, скупщиками краденого, ростовщиками, бандитами. Ростовщики — фавориты Брейди. Они берут десять процентов в неделю. Вернуть им деньги невозможно. Скоро платить приходится проценты по процентам. Это комната без дверей. Ловушка, откуда нет выхода. Им это нравится. Они сосут деньги из человека до тех пор, пока у него не остается ни гроша. А потом избивают до смерти и выбрасывают в канаву. Мне известен один случай, когда они оставили парня в покое лишь после того, как он угодил в психиатрическую лечебницу. Они свели его с ума. Милые люди, эти ростовщики. И им нужен хороший адвокат, потому что их деятельность противозаконна. А хороший для них тот адвокат, который умеет выигрывать процессы вне зала суда, потому что они терпеть не могут судебных разбирательств. Хороший адвокат для них тот, кого распирает желание затоптать в грязи любого, вытянувшегося больше чем на пять футов. Брейди их человек. А теперь поговорим о нем и возникших у нас осложнениях. Франсина, ты не произнесла ни слова.
Франсина посмотрела мне в глаза.
— Я тебя люблю.
Я видел, как запульсировала жилка на виске Неда.
— Ты сошла с ума, если думаешь, что при сложившихся обстоятельствах от этого будет хоть какая-то польза.
— Может, и сошла, — улыбнулась она.
Не хотелось бы мне оказаться сейчас в шкуре Уидмера.
Наконец, заговорил и он.
— Эта фотография… Насколько я понял из ваших слов, вы знаете, что на ней.
— В общих чертах. Но Брейди уже лишился главного козыря. Вы ее видели. Франсина знает об этом. Я тоже. Однако ничего не изменилось. Мы сидим в одной комнате и мирно обсуждаем случившееся. Мы свели на нет ударную силу этой фотографии, хотя, полагаю, в зале суда Брейди будет намекать присяжным о сексуальной расторможенности Франсины, пока судья не одернет его. Я думаю, что О-пи при прямом допросе Франсины ясно даст понять, что Франсина — не королева Виктория, но она хочет всегда иметь право выбора, которого и лишил ее насильник.
Я взглянул на Уидмера. Он казался совсем потерянным. В собственном кабинете, рядом с собственной дочерью.
— Есть тут комната, откуда можно позвонить? — спросил я.
— Конечно, — кивнул Уидмер. — Секретарь вам покажет.
У двери я обернулся.
— Франсина, ты, наверное, хочешь поговорить с отцом. Через несколько минут мы уезжаем.
Оставшись один, я набрал номер Толстяка Тарбелла. Занято. Я изрисовал полстраницы блокнота, набрал снова.
— Слушаю, — ответил Толстяк.
— Джордж Томасси, — назвался я. — У меня трудности.
— Выкладывай.
Конечно, я рисковал, обращаясь к Толстяку. Наш приятель, несомненно, тоже значился в списке его клиентов.
— Брейди, — продолжил я. — Что у тебя есть насчет его сексуальной жизни, если он ведет таковую.
Толстяк Тарбелл расхохотался.
— Ведет, будь уверен. Ты хочешь навлечь на меня неприятности. Он дает мне больше работы, чем ты.
— В связи с его сексуальной жизнью?
— Нет.
— Тогда мы не конкуренты.
Толстяк вновь рассмеялся.
— У тебя есть чувство юмора, Томасси. Обойдется недешево.
— Сколько?
— Кто твой клиент?
Мне хотелось взять тайм-аут, чтобы обдумать ответ.
— Полагаю, что на этот раз клиент — я.
— Ясно. Не знал, что ты влип в передрягу, Джордж. Раньше тебе удавалось не связываться с такими, как Брейди. Ладно, согласен на тысячу?
— Лучше бы пятьсот. А еще лучше — получить информацию побыстрее.
— Давай подумаем. Амстердам или Нью-Йорк?
