10
В зале суда, разделенные широким проходом, стояли четырнадцать рядов стульев, с которых горожане могли наблюдать за свершением правосудия. Однако редко кто из них пользовался этим правом и заходил в мрачный, отделанный темным деревом зал, единственным цветовым пятном которого был американский флаг, свисающий с флагштока за спиной судьи, одетого в черную мантию.
Урека ввели без наручников, так как адвокат убедил капитана, что его подзащитный не выкинет никакого фортеля. Джорджу Томасси не хотелось просить судью о минимальной сумме залога для клиента, свободные руки которого представляли, по мнению полиции, опасность для общества.
У судьи Клиффорда вошло в привычку рассматривать каждого обвиняемого, как поступающего на работу. Первые тридцать секунд уходили у него на внешний осмотр. Урек с коротко стриженными, аккуратно причесанными волосами и невинным выражением лица ему понравился. Несколько портил впечатление глубокий вертикальный шрам на правой щеке юноши, доходящий до самого уха. Видя такие шрамы у негров, судья полагал, что они получены в ножевых драках, у белого он мог появиться в результате падения с велосипеда. Спрашивать, разумеется, он не стал. Урек был в белой рубашке, полосатом галстуке и выглаженном костюме, и судья с удовлетворением отметил, что юноша следит за тем, как он выглядит в глазах окружающих его людей, в отличие от большинства его сверстников.
Томасси заявил, что знает клиента много лет (правда), что тот живет дома с отцом и матерью (правда), никогда раньше не имел дела с полицией (ложь), и, учитывая вышесказанное и молодость ответчика, потребовал назначить минимальный залог.
Полицейский сержант рассказал о серьезной травме, нанесенной Эду Джафету, разбитом ветровом стекле, переполохе в школьной аудитории, сопротивлении аресту и риске, которому подвергались полицейские, пытавшиеся стащить Урека с подоконника.
Никто не упомянул о банде Урека, терроризирующей всю школу.
Судья Клиффорд решил, что Томасси выполняет свой долг, представляя Урека с самой лучшей стороны, а сержант, как всегда, преувеличивает опасность службы в полиции. Как часто случается в маленьких городках, Томасси постоянно появлялся перед судьей, защищая многочисленных клиентов. А на недавней вечеринке у их общего знакомого они надолго уединились, чтобы обсудить одно не слишком ясное решение Верховного суда. Томасси по праву считался лучшим адвокатом Оссининга, обаятельным вне зала суда, прекрасно разбирающимся в хитросплетениях юриспруденции, твердым и решительным перед жюри присяжных. Судья Клиффорд радовался, что у них есть такой адвокат. Допрос свидетелей никогда не бывал сложным, если обвиняемого защищал Джордж Томасси.
Что касается полицейского сержанта, то судья хорошо знал его мнение о подрастающем поколении. Их громкая музыка по ночам вызывала частые звонки в полицейский участок. Они били уличные фонари. Они сняли дорожный указатель на шоссе и заменили его другим, украденным где-то еще. Они доставляли полиции массу хлопот, обычно оканчивающихся появлением в участке кого-то из родителей и словами: «Послушайте, дети просто решили поразвлечься. Больше этого не повторится». Разумеется, все повторялось. Подростки проказничали, а некоторые даже курили марихуану. Но сержанту не следовало сердиться. В конце концов, его работа заключалась в поддержании порядка.
Судья Клиффорд назначил залог в пятьсот долларов.
Томасси облегченно вздохнул. Урек открыл рот, чтобы что-то сказать, но адвокат крепко сжал его руку, заставив промолчать. Поручитель, с которым имел дело Томасси, не любил вносить большие суммы за безответственных подростков. Пятьсот долларов — это то, что надо. Парень живет дома и совсем не похож на длинноволосых юнцов из Гринвич-Вилледж. Внесение залога обойдется отцу Урека в семьдесят пять долларов. Возможно, ему придется подписать гарантийное письмо. Полу Уреку наверняка не захочется самому вносить все пятьсот долларов. Скорее всего, у него и нет таких денег. И он позаботится о том, чтобы его сын никуда не убежал. Как бы подслушав его мысли, судья Клиффорд обратился к Уреку-младшему: «Помни, парень, что залог есть обещание вернуться и предстать перед судом».
Придя к себе в офис, Томасси указал Уреку на кожаную кушетку.
— Посиди здесь, — сказал он, вешая пиджак на спинку стула. На его рубашке, под мышками, виднелось два темных полукружья от пота. — Я сейчас вернусь. — И он вошел в мужской туалет в дальнем конце коридора.
Томасси проверял своих клиентов. Тому, кто не выдерживал экзамена, указывалось на дверь. Они могли нарушать законы, но не обманывать Томасси. Если бы Урек стащил что-нибудь со стола или попытался облегчить карманы пиджака, Томасси отказался бы представлять его в суде. Клиент должен понимать, что адвокат — личность неприкосновенная и с ним нельзя вести себя так, как тот привык действовать в окружающем мире.
За время отсутствия адвоката Урек не пошевельнулся.
Томасси сел, положил руки на стол и пристально посмотрел на Урека. Теперь тот проходил тест на умение молчать. Некоторые клиенты пытались заполнить паузу разговором. Их свидетельские показания в зале суда создавали адвокату многочисленные трудности.
Урек смотрел куда угодно, только не на Томасси. Заговорит ли он? Томасси ждал.
Блестяще окончив Нью-йоркский университет, Томасси получил направление в одну из лучших юридических фирм «Причард, Хачисон, Ветфорд энд Морган». В беседе с мистером Причардом, который лично встречался с каждым из кандидатов на место в фирме, Томасси упомянул, что он отклонил предложения трех других, не менее уважаемых адвокатских контор. Причарду понравилось хладнокровие молодого человека, и Томасси получил работу и прибавку в тысячу долларов к начальному жалованью. На следующей встрече старших партнеров Причард похвалился, что ему удалось перехватить смекалистого армянина прямо из-под носа конкурентов. Три года спустя Томасси был лучшим специалистом фирмы по ведению судебных процессов, и мистер Причард предложил ему подать заявление об уходе.
— Ты можешь считать, — сказал ему семидесятилетний глава фирмы, — что тебя уволили за исключительную компетентность. Вне всякого сомнения, ты наш самый ценный сотрудник. Мы не можем сделать старшим партнером кого-нибудь из твоих коллег, обойдя тебя, и мы не можем иметь в руководстве фирмы эстонского ирландца, еврея или армянина. Такое возможно где-то еще, но только не здесь, во всяком случае, пока я жив, этого не произойдет. Я дам тебе рекомендательное письмо, которое откроет дверь в любую корпорацию. Причем тебе предложат куда большую зарплату. Желаю удачи.
После этого разговора Томасси решил заняться частной практикой, поставив перед собой единственную цель — выигрывать каждый судебный процесс. Он решил обосноваться в одном из пригородов Нью-Йорка. Так он оказался в Оссининге. В этом городке итальянцы предпочитали итальянских адвокатов, евреи — еврейских, англосаксы — тех, кто гордился чисто английским происхождением. Томасси пришлось начинать с национальностей, еще не вырастивших своих юристов.
Пол Урек стал его первым клиентом. Торговая компания забрала у него проданный в кредит телевизор из-за того, что он не успел вовремя внести очередной взнос. Томасси не только вернул телевизор Уреку, но и возбудил встречный иск, обвинив компанию в том, что ее сотрудники забирали телевизор на виду у всех соседей, когда Урек уже отправил чек по почте. И компании пришлось заплатить куда больше номинальной стоимости телевизора. Пол Урек не замедлил сообщить об этом всему городу. И скоро к Томасси пришли и итальянцы, и евреи, и наконец англосаксы. Потребовалось не так уж много времени, чтобы жители Оссининга уяснили простую истину: хочешь выиграть судебный процесс — обращайся к Томасси. И теперь ему не оставалось ничего другого, как добиться оправдания Урека-младшего.
— Послушай, парень, — прервал молчание Томасси, — у тебя большие неприятности. Я хочу, чтобы ты ни с кем не говорил о том, что произошло. Даже с отцом и матерью. Просто молчи. Ты и так рассказал слишком много. Они утверждают, что ты разбил ветровое стекло. Напрасно ты это сделал. Ты повредил застрахованную частную собственность. Если страховая компания возбудит иск, тебе придется туго. — Томасси откинулся в кресле. — К счастью, они редко обращаются в суд, если стоимость поврежденной вещи не превышает ста долларов. Или ты испортил что-нибудь еще?
