– Очевидно, помощник Ван-Дайвера должен был ее вывезти, но в последнюю минуту командир тамошнего гарнизона распорядился иначе. Это все, что нам известно.
– И, вероятно, в течение какого-то времени мы ничего нового не узнаем, – заключил Бронски. – Ну ладно, Гарсия. Идите помогите Дэчко.
– Слушаюсь, сэр. – Гарсиа повернулся и вышел.
– Мы должны немедленно туда лететь, – шепнул Кавано Колхину после ухода Гарсиа. – Свяжись с Хиллом, пусть наймет корабль. Нужно добраться до Эвона, связаться с «Каватиной» и отправиться на Доркас.
Похоже, Бронски обладал исключительным слухом.
– Даже не думайте об этом, Кавано, – произнес бригадный генерал, глядя на лорда Стюарта в упор. – Вы никуда не полетите. Наберитесь терпения и ждите новостей.
– Генерал, моя дочь находится в зоне военного конфликта.
– Я понимаю ваши чувства. Но меньше всего нам сейчас нужно, чтобы штатские путались под ногами у военных. Доверьтесь профессионалам, лорд, пускай они сделают свое дело. Там уже целый флот, и когда Севкоор соберет «Цирцею»…
– «Цирцея»… – вторил ему едва слышный голос. Все посмотрели на старика, лежащего на пышном ковре.
– Господин Шолом, – Бронски опустился рядом на колено, – я бригадный генерал Петр Бронски из военной разведки Севкоора. Как вы себя чувствуете?
– Чудесно, – отозвался Шолом, и его губы расползлись в блаженной улыбке. – Я витаю в небесах, где до меня еще никто не бывал.
– Ага, – проворчал Бронски. – Что ж, это скоро кончится. Ладно, по крайней мере, теперь вы вне опасности. Улыбка Шолома стала иронично-горькой:
– Вне опасности, говорите? Все это ложь, сэр, сплошная ложь. Все мы сейчас в опасности. Завоеватели идут. Бронски нахмурился, глядя на Эйсена.
– Что с ним?
– Остаточный эффект гипноиндуктора, – ответил Эйсен. – Как-никак, передозировка. Ничего, через несколько минут он будет как огурчик.
– Все мы в опасности, генерал, – твердил свое Шолом. – Уж я-то знаю, – добавил он заговорщицким тоном. – Я все понял. И никому не сказал. Каприз природы, совпадение, один шанс на миллион… может быть, даже на миллиард… Но Севкоор оказался умен… Или просто у него не было другого выхода… Или гордыня не позволила упустить такую возможность. Севкоор выделил средства, нашел людей, и работа закипела… Придумали какое-то дурацкое обоснование и столь же дурацкое название. И – надо же! – у Содружества появилось оружие, какого еще не бывало в истории. И оно положило конец войне.
Бронски снова посмотрел на Эйсена, но тот лишь озадаченно пожал плечами.
– Я не понимаю, – сказал Шолому разведчик. – О чем вы?
– О Келадоне, конечно, – тихо произнес тот. Блаженное выражение вдруг сошло с его лица, и вернулся страх пополам со стыдом, как на портрете, сотканном Фиббит. – Это был просто сильный всплеск солнечного излучения. Но – как раз в тот момент, когда паолийские корабли устраивали свою западню. Солнечная энергия обрушилась на них с тыла, когда они вышли из спасительной тени планеты. И пока паолийцы находились в этой тени, никто из них, конечно же, не видел, как приближается волна. Совпадение, вероятность – одна миллионная процента. Или одна миллиардная….
– Сэр, – резко произнес Эйсен, покосившись на Кавано, – мне кажется, штатские не должны этого слышать.
– Слишком поздно, – мрачно отозвался Бронски. – Продолжайте, господин Шолом. Что было после? Шолом криво улыбнулся:
– Что значит – после? Келадон их убил, вот что было после. Весь поток солнечного ветра вошел через сопла двигателей, где не было двухполюсного защитного поля. Радиация прорвалась на корабли. И сверхплотный металл, и жидкие отражатели, которые должны были защищать от облучения снаружи, только сфокусировали и сконцентрировали этот поток. – Взгляд Шолома был устремлен в пустоту. – Энергия металась внутри кораблей, не находя лазейки наружу. Она и убила всех.
У Бронски было жалкое лицо – как у человека, идущего через кладбище в глухую полночь.
– Вы хотите сказать, – пробормотал он, – что никакой «Цирцеи» не существует? Шолом кивнул:
– Не существует. И никогда не существовало. Я это вычислил. Все удивлялся, почему никто даже не слышал о разработках подобного оружия, пока не погибла возле Келадона паолийская эскадра. А уж тогда о нем раструбили! Оказывается, никто «Цирцею» не изобретал, никто не строил, никто не доставлял в зону боевых действий. Я это понял – но решил молчать. Никому не сказал…
– Почему? – спросил Кавано. Шолом вновь качнул головой, и глаза его наполнились слезами:
– Ради сохранения мира! Ведь угроза применения «Цирцеи» заставила паолийцев прекратить войну. И еще долго удерживала всех от агрессии.
– Но она не удержит от агрессии завоевателей, – сказал Колхин.
Шолом закрыл глаза.
– Знаю, – пробормотал он. – Знаю. Быть может, Севкоору следовало давным-давно признать это. Какая гордыня – верить, что мир можно сохранить, опираясь на миф… Как это глупо…
Он умолк, и целую минуту в комнате стояла тишина. Кавано смотрел на старика, и биение собственного пульса казалось ему ударами молота; и молот этот вдребезги разбивал Вселенную. Некогда «Цирцея» подарила ему жизнь, прекратив войну, в которой он бы неизбежно погиб. Позже «Цирцея» отравляла его страхом, когда он ждал новых войн, которые разорвут Содружество в клочья и повергнут цивилизацию в прах. А три недели назад «Цирцея» вновь подарила ему надежду. Надежду, что неуклонно надвигающиеся
