Санчес, томимый желанием покурить и выпить стаканчик вина.
О, как должны молитвы миллионов мешать друг другу и уничтожать друг друга на пути к престолу божьему!
Пабло сперва услышал шаги, потом увидел смутную фигуру и затем узнал Пилона.
– Здравствуй, amigo! — радостно закричал он. — Что это у тебя за тяжкая ноша?
Пилон остановился, как вкопанный, и повернулся к канаве.
– Я думал, ты в тюрьме, — сказал он с упреком. — Я слышал про гуся.
– Я и был в тюрьме, Пилон, — весело отозвался Пабло. — Но меня там плохо встретили. Судья сказал, что наказание на меня не действует. А полицейские сказали, что я съедаю больше, чем отпускается на троих. И вот, — с гордостью заключил он, — меня отпустили на честное слово.
Пилон был вырван из когтей себялюбия. Правда, он не донес вино до дома Дэнни, но зато тут же пригласил Пабло разделить с ним это вино в доме, который он снимает. Если от дороги жизни ответвляются две тропы великодушия и пойти можно только по одной, то кому дано судить, которая из них лучше.
Пилон и Пабло весело вступили в маленький домик. Пилон зажег свечку и поставил на стол в качестве стаканов две банки из-под варенья.
– Твое здоровье! — сказал Пабло.
– Salud![9] — сказал Пилон.
– Saludi — несколько мгновений спустя сказал Пабло.
– Ну, желаю тебе! — сказал Пилон.
Они перевели дух.
– Su servidor![10] — сказал Пилон.
– Проехала! — сказал Пабло.
Два галлона вина — это немалое количество даже для двух пайсано. В духовном отношении эти бутылки можно распределить следующим образом. Чуть пониже горлышка первой бутылки — серьезная прочувствованная беседа. Двумя дюймами ниже — воспоминания, овеянные приятной грустью. Еще три дюйма — вздохи о былых счастливых любовях. На донышке — всеобъемлющая абстрактная печаль. Горлышко второй бутылки — черная, свирепая тоска. Двумя пальцами ниже — песнь смерти или томления. Большим пальцем ниже — все остальные песни, известные собутыльникам. На этом шкала кончается, ибо тут перекресток и дальнейшие пути неведомы. За этой чертой может произойти все что угодно.
Но вернемся к первому делению, на котором начинается серьезная прочувствованная беседа, ибо тут Пилон сделал замечательный ход.
– Пабло, — сказал он, — скажи, тебе никогда не надоедает спать в канавах, мокрым, бездомным, всеми покинутым, одиноким?
– Нет, — сказал Пабло.
Голос Пилона стал мягким и вкрадчивым:
– Так и я думал, мой друг, когда я был грязным, бесприютным псом. Я тоже был доволен своей долей, потому что я не знал, как приятно жить в маленьком домике с крышей и садом. Ах, Пабло, вот это жизнь!
– Да, конечно, неплохо, — согласился Пабло.
Пилон ринулся в атаку:
– Послушай, Пабло, а не хотел бы ты снять часть моего дома? Тогда тебе больше уж не придется спать на холодной земле. Или на жестком песке под пристанью, где в твои башмаки залезают крабы. Хочешь жить здесь со мной?
– Само собой, — сказал Пабло.
– Ты будешь платить мне всего пятнадцать долларов в месяц! И в твоем распоряжении будет весь мой дом, кроме моей постели, и весь сад. Только подумай, Пабло! И если кто-нибудь напишет тебе письмо, ему будет куда его послать.
– Само собой, — сказал Пабло. — Это здорово.
Пилон облегченно вздохнул. Только сейчас он понял, каким бременем лежал на его душе долг Дэнни. Разумеется, он знал, что Пабло не заплатит за квартиру ни гроша. но это не уменьшало его торжества. Если Дэнни когда-нибудь потребует денег, он сможет сказать: «Я заплачу, когда заплатит Пабло».
Они достигли следующего деления, и Пилон вспомнил, как счастлив он был в детстве.
– Никаких забот, Пабло. Я был безгрешен. Я был очень счастлив.
– С тех пор мы ни разу не были счастливы, — грустно согласился Пабло.
Глава IV
Жизнь Пилона и Пабло текла спокойно и очень приятно. По утрам, когда солнце выплывало из-за сосен, а далеко внизу искрился и играл волнами голубой залив, они неторопливо и задумчиво поднимались с постелей.
Солнечное утро — это время тихой радости. Когда высокие мальвы усыпаны сверкающими росинками, на каждом листке трепещет драгоценный камень, пусть ничего не стоящий, но зато прекрасный. Эти часы — не для спешки, не для суеты. Утро — время неторопливых, глубоких, золотых мыслей.
Пабло и Пилон в синих бумазейных штанах и синих рубахах рука об руку спустились в овраг за домом, а вернувшись, расположились на крыльце греться на солнце, слушать рожки рыботорговцев на улицах Монтерея и обсуждать сонно и рассеянно происшествия, волнующие Тортилья-Флэт, ибо каждый раз, пока земля оборачивается вокруг своей оси, в Тортилья-Флэт успевает произойти тысяча важнейших событий.
На крыльце они предавались блаженному покою. Только пальцы их босых ног порой постукивали по теплым доскам, отгоняя надоедливых мух.
– Если бы это была не роса, а бриллианты, — сказал Пабло, — мы бы разбогатели. Мы бы пили без просыпу всю жизнь.
Но Пилон, несший проклятие педантизма, возразил:
– Тогда бы у всех было много бриллиантов. И они ничего не стоили бы, а за вино всегда надо платить. Вот если бы вдруг пошел винный дождь, а у нас была бы цистерна, чтобы его собирать…
– Только чтобы дождь шел из хорошего вина, — перебил Пабло. — А не из того паршивого пойла, которое ты приволок в прошлый раз.
– Я ведь за него не платил, — сказал Пилон. — Кто-то спрятал бутылку в траве у дансинга. Чего же ты хочешь от найденного вина?
Они сидели, лениво отмахиваясь от мух.
– Корнелия Руис порезала вчера чумазого мексиканца, — заметил Пилон.
Пабло поглядел на него со слабым интересом.
– Подрались? — спросил он.
– А вдруг она захочет выйти замуж за Дэнни? Эти португалки всегда хотят выходить замуж, и еще они любят деньги. Вдруг, когда они поженятся, Дэнни начнет требовать с нас плату за дом? Этой Розе понадобятся новые платья. У женщин всегда так. Я их знаю.
Пабло тоже, казалось, был обеспокоен.
– Может, нам сходить к Дэнни поговорить? — предложил он.
– Может, у Дэнни найдутся яйца, — заметил Пилон. — Куры у миссис Моралес хорошо несутся.
Они надели башмаки и медленно побрели к дому Дэнни.
Пилон нагнулся, подобрал крышку от пивной бутылки, выругался и отшвырнул ее.
– Какой-то скверный человек бросил ее здесь, чтобы обманывать людей.
– Я тоже вчера вечером на ней попался, — сказал Пабло, заглядывая во дворик, где поспевала кукуруза, и мысленно отметил, что она, пожалуй, уже поспела.
Дэнни сидел у себя на крыльце, в тени розового куста, и шевелил пальцами босых ног, отгоняя
