лишенным живых, человеческих черт. Ну, уж если я справился с Артуром, то работать с остальными (более яркими и богатыми) персонажами — я имею в виду Ланселота и Гавейна — будет сущим удовольствием. А для Мерлина я придумал эффектную концовку, так сказать, приберег «фразу под занавес». Подобный прием не характерен для литературы пятнадцатого столетия, но, думаю, современные читатели это оценят. Это как раз то, что им надо.
ЧЕЙЗУ
В отношении книг: было бы хорошо, если б Вы попытались достать те словари, о которых пишете. Все это не так срочно, поскольку теперь у меня есть словари англосаксонского и среднеанглийского языков, а также двухтомник Оксфорда. Свой Большой Оксфордский словарь я подарил Бобу Болту — тому самому, который нашел для нас этот дом. Он занимается драматургией, со временем обещает вырасти в большого мастера. Полагаю, трудно придумать лучший подарок для пишущего человека. Во всяком случае он уходил от нас со слезами радости на глазах.
Я уже наполовину отредактировал «Мерлина» и в очередной раз изменил свои планы в отношении этого куска. Жена одного из учителей местной Королевской школы недурно печатает на машинке. Думаю попросить ее изготовить четыре копии, и одну из них отослать Вам. Конечно, это еще не окончательный вариант текста, но в печатном виде с ним будет гораздо легче работать. Мне хочется, чтобы на руках у Вас оказалось нечто осязаемо-материальное. У меня появился небольшой магнитофон. Так что теперь я начитываю текст на пленку, а затем его прослушиваю. Это дает мне лучшее чувство слова. Кроме того, в процессе прослушивания выявляются ошибки, которых я не замечал прежде. О Боже! Все это так затягивает. Совершенно невозможно ограничиться короткой, компактной главой о Мерлине. А ведь это в некотором смысле второстепенный персонаж! Что же будет дальше? Но я не могу с собой бороться: пытаюсь изложить историю во всей ее целостности и полноте. Да еще чтоб она выглядела правдоподобной, и чтобы сохранялось настроение и эмоциональное наполнение поступков. А при всем том еще требуется придерживаться реальной канвы событий. Ведь речь идет о чрезвычайно важных вещах — не много не мало о формировании королевства! Вы помните, я всегда утверждал, что Мэлори пришлось помучиться с этой частью. То же самое происходило и со мной. Однако я постепенно вживаюсь в текст, набираюсь опыта. У меня появилась такая свобода в обращении с материалом, о которой раньше я мог только мечтать. От души надеюсь, что Вам понравится конечный результат. Мне кажется, что получается стоящая вещь — столь же хорошая (на свой лад), сколь был хорош Мэлори для той эпохи. Честно говоря, я ужасно волнуюсь, все эти мысли не дают мне покоя.
ЭРО И ЧЕЙЗУ
Написал начало для «Мерлина». Всю главу следует пересмотреть и кое-что переделать. Я так далеко продвинулся в своем методе, что многое из написанного ранее кажется блеклым и плоским. Полагаю, это нормальный процесс — так часто случается. В любом случае, прежде чем отправлять материал Вам, я доведу его до ума. Мне по-прежнему нравится то, что я делаю. Заказал в Лондоне одну отличную вещицу — наклонную столешницу (типа кульмана), которой пользуются архитекторы. Надеюсь таким образом облегчить себе жизнь, а то шея и спина ужасно затекают во время работы.
ЭРО И ЧЕЙЗУ
Вот интересно, если заглянуть в мозг пишущего человека — романиста или критика, — что мы там обнаружим? Возможно, писатель вовсе и не творит, а просто переносит на бумагу свои самые яркие переживания? Причем переживания эти могут относиться к самому далекому времени, к раннему детству. Если когда-то он стал свидетелем героического деяния и это вдохновило его, то впоследствии он станет воспевать героизм. Если же давным-давно писателя постигло жестокое разочарование, то вся его проза будет проникнута горьким чувством. Ну а если самым ярким впечатлением для него стала зависть, то он всю жизнь будет оплевывать чужие успехи.
Не исключено, что именно этим объясняется тот интерес и воодушевление, которые я испытываю в процессе работы. Мэлори жил в суровую и жестокую эпоху, возможно, самую безнравственную за всю историю человечества. И в книге он никоим образом не приукрашивает действительность, не скрывает пороков своего времени. Загляните в его «Смерть Артура», и вы все там обнаружите — алчность и жестокость, предательства и убийства, а также откровенный, по-детски прямодушный эгоизм. Однако в том-то и состоит величие автора, что он не позволяет этим низким чувствам заслонить солнце. Ведь бок о бок с ними в романе существуют великодушие и доблесть, красота и печаль. Именно этим высоким чувствам, а вовсе не мелочным обидам и раздражению отдает предпочтение Мэлори. И, наверное, по этой причине он является великим писателем, а, скажем, какой-нибудь Уильямс нет. И не имеет значения, сколь искусен он в описании какой-то одной стороны жизни: если солнце померкнет, он все равно не сможет увидеть мир целиком. День и ночь — они оба в равной степени существуют. И стремление игнорировать что-то одно равносильно попытке расщепить время пополам — поверьте, это то же самое, что тянуть короткую спичку в небезызвестной игре. Лично мне нравится Уильямс, я восхищаюсь его творчеством. Но если человек лишь наполовину человек, то и писателем он будет наполовину. В то время как Мэлори — единое целое. Трудно припомнить во всей литературе эпизод, более отвратительный, нежели детоубийство, совершенное Артуром. Да, он погубил детей, и во имя чего? Чтобы один из них, повзрослев, не стал его убийцей. И что бы сделал в такой ситуации Уильямс и иже с ним? Они бы сказали: «Да, именно так все и было». И на этом бы остановились. Они и близко бы не подошли к тому захватывающему мигу, когда Артур встречает свою судьбу и решает биться с ней один на один. Как можно забыть подобное? Вот и получается, что мы порождаем одаренных пигмеев — наподобие шутовского двора. Конечно, эти карлики могут выглядеть забавными — пока пародируют настоящий королевский двор. Но они (почему, собственно, «они»? мне следовало бы сказать «мы») все равно карлики, и не более того. Что-то происходите нашими детьми. Художник должен быть открыт во всех направлениях — каждому лучу света и каждому пятну тьмы. Однако наше поколение осознанно закрывает все окна, намеренно добивается полной темноты, а после спешит к психоаналитикам в поисках света.
Ну что ж… Раньше существовали настоящие мужчины, и они могут появиться вновь. У меня есть приятель (не стану озвучивать его имя), который получил от ворот поворот у одной женщины и по этой причине впал в отчаяние. И он полностью игнорирует тот факт, что буквально сотни женщин готовы одарить его своим вниманием. Разве не парадоксально? Я писал ему об этом в своем последнем письме, но не знаю, как он воспримет эту мысль.
Прошу простить меня за излишнюю серьезность, просто сегодня у меня такое настроение. На днях мне пришлось изрядно потрудиться с переделкой «Мерлина». Самое смешное, что я точно знал, что хочу сказать, но не мог подобрать нужных слов. Ну ничего, я все равно добьюсь своего — время пока терпит.
Возвращаясь к предыдущему абзацу, хочу сказать: конечно же, есть люди, которые отвергают все мои творческие усилия. Но, черт возьми, у меня ведь есть и единомышленники — чудесные, умные люди, которые понимают меня и принимают то, что я делаю. И забывать об этом было бы, по меньшей мере, глупо. Так же, как глупо предаваться бесплодным размышлением на тему, что подумают и скажут мои недоброжелатели. Лучше вместо того возблагодарить судьбу за то, что они не одни такие на свете. Слава Богу, рядом со мной мои друзья и соратники.
ЧЕЙЗУ
Словарь корнского языка не нужен для моей нынешней работы, но пригодится для последующих книг. Так что в любом случае отправьте мне его с ближайшим судном. Очень жаль, что мы своевременно не узнали об этом: Мари могла бы захватить его с собой. Я с благодарностью приму любые словари, касающиеся местных наречий. По правде говоря, я ненавижу валлийский язык, поскольку произношение валлийских слов представляет для меня серьезную проблему.
