коллегию не ездит, бумаги запустил — и тем будто бы теряет уважение императрицы. Стыдно так вести себя министру, да еще и воспитателю наследника престола!
Про великого князя известия были такие. Его начали обучать государственной науке, познанию политики, внешней и внутренней, а также морскому и сухопутному военному искусству. Что с четырнадцати лет, по плану Панина, для великого князя начиналась вторая ступень образования, Порошин знал и надеялся при выборе учителей не быть обойденным. Но, во-первых, началась эта ступень годом ранее, а во-вторых, с течением государственных дел великого князя знакомил только один человек — Григорий Николаевич Теплов. Именно его выбрал Панин, ему доверил руководство образованием будущего государя.
Этот Теплов был сыном истопника в доме псковского архиерея, известного проповедника и писателя Феофана Прокоповича, и рос на правах его воспитанника. Он получил отличное образование и завершил его заграничным путешествием. Впоследствии Теплов был воспитателем Кирилла Разумовского, младшего брата некоронованного мужа императрицы Елизаветы Петровны Алексея Разумовского. Когда юноша Кирилл получил назначение на пост президента Петербургской академии наук, Теплов от его имени управлял этим учреждением и, будучи злейшим врагом Ломоносова, всячески мешал его трудам.
В царствование Екатерины Алексеевны Теплов сблизился с Орловыми, негромко порицал Панина и неприязненно относился к великому князю, хотя бывал у него частенько. Панин, видимо, не сумел разгадать Теплова и пригласил его соучаствовать в обучении Павла. Так он пытался возместить утрату Порошина.
Ничего доброго, как и следовало ждать, из этого не получилось. Теплов, человек безнравственный, интриган и лизоблюд, занялся преподаванием с целью — Порошин был убежден — повредить своему державному ученику. Он обязался разъяснять великому князю политику. России, способы решения государственных вопросов, а вместо того приносил кипы судебных дел, которые проходили через правительствующий Сенат, и монотонным голосом читал экстракты из них, статьи законов, выписанные для справок, и мнения сенаторов. Павел жестоко скучал, как мог, уклонялся от уроков Теплова и приобрел глубокое отвращение к юридическим актам.
Про Теплова рассказал Порошину человек, по макушку погруженный в придворную жизнь и знавший все обстоятельства ее до тонкости — Адам Васильевич Олсуфьев.
Крестник государя Петра Первого, по его желанию нареченный Адамом, Олсуфьев, — кабинет- министр, сенатор, — был близким к Екатерине Алексеевне человеком, как один из ее секретарей. Вторым браком он женился на сестре Сергея Салтыкова, Марии Васильевне, и это еще более укрепило его дружбу с императрицей. Оттого маленький сын Олсуфьева Сергей был приглашен в группу детей, которые танцевали с великим князем балет. Порошин знал мальчика и не раз беседовал с его отцом, также бывавшим в покоях Павла с поручениями императрицы и на правах гостя.
Олсуфьев, толстый и веселый человек, вечно спешил, торопясь переделать тысячу дел, всегда бывавших у него на руках, но, встретив Порошина, говорил с ним долго и обстоятельно.
От него Порошин узнал о новом порядке обучения великого князя, — Теплова Олсуфьев не любил и чтение судебных бумаг вместо уроков государственной мудрости осуждал, — о любовном увлечении Никиты Ивановича Панина и о возмущении русских студентов за границей.
История эта еще не получила огласки. Олсуфьев, по должности знакомый с нею, рассказал ее Порошину, как человеку из дальних краев, который не станет носить рассказ по городу, а увезет с собой в степи.
По словам Олсуфьева, императрица пожелала иметь в России образованных юристов, к службе политической и гражданской способных, и для того приказала послать слушать университетский юридический курс в Лейпциг двенадцать молодых людей. Она писала уже свой «Наказ» и готовилась созвать Комиссию о сочинении нового Уложения. В эту группу вошли шесть лучших по успехам кадет Пажеского корпуса: Петр Челищев, Алексей Кутузов, Андрей Рубановский, Сергей Янов, Александр Радищев, Александр Римский-Корсаков. К ним присоединились Федор и Михаил Ушаковы, Зиновьев, Насакин, князья Несвижский и Трубецкой.
Гофмейстером, то есть воспитателем, и начальником команды был назначен некий Егор Бокум, грубый, жадный и невежественный человек. Духовным наставником молодежи поехал иеромонах Павел. Он кончил семинарию и знал по-латыни, по-гречески, несколько по-еврейски и даже преподавал риторику, но по глупости своей не смог завоевать уважение своих подопечных и вскоре стал для них мишенью насмешек. Это заставило его стакнуться с Бокумом и потом вместе с ним клеветать на студентов в доносах императрице.
Группа выехала из Петербурга осенью 1766 года и прибыла в Лейпциг в феврале 1767-го. Путь продолжался пять месяцев, и с первого его дня молодые люди на себе ощутили корыстолюбие своего руководителя: он принялся экономить на съестных припасах, с тем чтобы присваивать кормовые деньги. Будущие студенты голодали всю дорогу. Они возненавидели Бокума и начали открыто ему дерзить.
В Лейпциге Бокум счел себя полновластным распорядителем привезенных из России денег, на питание студентам отпускал гроши, а одежды не покупал никому. Воспитанники заявили протест. Бокум взамен ответа на него посадил под арест князя Трубецкого. Караульных по его просьбе наряжал начальник лейпцигского гарнизона. Студента Насакина, попросившего затопить в его комнате, Бокум ударил по лицу.
Терпение русских юношей кончилось. Они решили требовать от Бокума удовлетворения в обиде Насакину и заявили об этом. Бокум поспешил сказать, что он не ударил Насакина, и тот, при общем одобрении, отвесил трусу две оплеухи, заставив его убежать из комнаты и запереться у себя на ключ.
Опомнившись от побоев и полный страха перед студентами, Бокум составил о случившемся доклад в Петербург. Всячески обеляя себя, он утверждал, «что студенты покушались на его жизнь, пытались заколоть шпагой, но что он их раскидал и разогнал. Бокум был отчаянный хвастун.
Доклад из Лейпцига пришел в Петербург, когда государыня путешествовала по Волге, и Панин переслал его к ней на галеру.
— Государыня изволила назвать это происшествие бунтом, — сказал в заключение Олсуфьев. — Она приказала нашему послу в Дрездене, князю Белосельскому, ехать в Лейпциг и студентов привести в покорность Бокуму. В донесениях называются имена зачинщиков — Федор Ушаков, Насакин, Радищев. Всех держат под стражею саксонские солдаты. Ведутся допросы.
— Это не на бунт похоже, а на восстание против произвола властей, — ответил Порошин. — Я знавал одного из этих студентов, когда он учился в Пажеском корпусе, — Радищева. Жаль, если студентская история скажется на его службе. Это человек и умный и ученый. В искусствах он тоже сведущ.
— И все же я хочу моего Сергея через год или два в Лейпциг отправить. К тому времени Бокум смирится, студенты успокоятся. Сергей кончит курс, будет юристом, а здесь ему карьеру открыть сумеем.
На том и расстались.
Генерал Румянцев поблагодарил Порошина за исполнение его комиссии — доставку в Москву депутатов — и разрешил возвратиться в полк.
— Да, трудно пришлось нашим студентам с таким руководителем, — думал Порошин, вспоминая рассказ Олсуфьева. — Но, видно, худа без добра не бывает. Зато, наверное, как сблизились между собою студенты, выступая против притеснений наглого Бокума! Высшее благо — дружба. И как жаль, что великий князь все занятия свои должен проводить в одиночестве, что нет у него друзей! И могут ли быть по его монаршему положению? Ну, да что вспоминать о нем!»
Глава 14.Судьба
Скользим мы бездны на краю,
В которую стремглав свалимся:
Приемлем с жизнью смерть свою,
