нетерпеливо шагает взад-вперед по мосту, жалуется, что все его покинули, и проклинает Екатерину.
Утомившись, он захотел есть. К мосту принесли блюда жареного мяса, хлеб, вино — десяток бутылок бургонского и шампанского. Ели стоя.
Стало веселее. Государь вспомнил, что у него в Ораниенбауме живут верные голштинские войска, и велел сейчас же послать за ними. Он сказал, что поставит свои батальоны фронтом на Петербург и во главе их встретит солдат узурпаторши.
За голштинцами помчался адъютант. А бывший учитель государя, теперь его библиотекарь, статский советник Штелин, услышав приказания Петра Федоровича, испугался. Он подошел к фельдмаршалу Миниху, потянул его за рукав, а когда Миних обернулся, громким шепотом объяснил кратко и ясно, как делывал это на уроках, что храбрость царя их погубит. Миних подтолкнул Штелина к принцу Голштейн-бекскому и заставил еще раз изложить свои соображения. Бывший учитель повторил их, и вельможные ученики поняли: если голштинцы сделают хоть один выстрел навстречу петербургским войскам, гвардейцы все разнесут и никого здесь в живых не оставят.
Миних и принц направились к царю. Они обрисовали последствия неблагоразумной обороны, как слышали о том от Штелина, подбавили красок. Однако Петр Федорович не внемлет предостережениям. Он хочет сражаться и с нетерпением ждет свои голштинские войска.
Наступает вечер, но в парке светло: это время белых ночей. Как же узнать, что творится в Петербурге?
В девятом часу из Красного села прискакал офицер Воронежского пехотного полка. Флигель-адъютант Рейзер, которого Петр Федорович посылал привести в Петергоф этот полк, арестован полковником Олсуфьевым, и тот ведет солдат в Петербург присягать Екатерине.
Наконец генерал-лейтенант фон Лэвен приводит голштинцев. Петр Федорович осматривает походный строй, хвалит выправку и приказывает Лэвену рыть в районе Зверинца траншеи, занимать оборону. Генерал осторожно объясняет, что нечем будет стрелять — нет картечи и ядер. Артиллерия к бою неспособна.
Фельдмаршал Миних, слушавший этот доклад, снова просит государя оставить мысли о защите Петергофа — военная сила на той стороне.
Петр Федорович хорохорится, но доводы придворных весьма внушительны. Ему советуют искать защиты в Кронштадте, и этот совет принят.
— Скорее на шлюпки! — приказывает царь.
Господа бегут по аллее к заливу, где стоят галера и яхта. С них подают шлюпки, и около десяти часов корабли отплывают в Кронштадт с попутным ветром.
В кронштадтскую гавань войти не удалось — ее запирал бон. С яхты закричали, чтобы отдали бон, открыли вход в гавань. В ответ — молчание. Петр взобрался на капитанский мостик и стал кричать сам — Здесь я, ваш государь! Откройте, позовите генерала Девьера! На стенку гавани вышел человек, посмотрел на корабли, повернулся к ним спиной и скомандовал:
— Караул, в ружье!
На стенку невесть откуда набежали солдаты.
— Наша государыня — императрица Екатерина Алексеевна! — закричал вышедший первым начальник. — В Кронштадт с моря никого пускать не велено.
— Позовите генерала Девьера, — попросил Петр.
— Никаких генералов здесь нету, — сказал человек. — Уходите, а то прикажу стрелять. Девьера на стенке быть не могло. Адмирал Талызин, посланный Екатериной, арестовал его и посадил в каземат…
Петр Федорович растерянно замолчал.
— Скажите же вы ему, — прошептал фельдмаршал Миних Гудовичу. — Ваше величество, — негромко сказал Гудович, — не опасайтесь ничего. Солдаты преданы вам. Изменяют командиры. Подойдем ближе и спрыгнем на стенку — вы, я и фельдмаршал Миних. Гарнизон тотчас признает вашу власть. Екатерине с нами будет не совладать.
— Уходите, прикажу огонь! — послышалось опять.
Петр Федорович оттолкнул Гудовича, пробрался через толпу кавалеров, стоявших на мостике, и тотчас спустился по трапу в нижнюю каюту. — Ничего, — сказал Миних. — Капитан, рубите якорный канат. Я знаю, что дальше делать. Яхта, а за нею галера, обрубив якоря, подняли паруса и начали отходить от Кронштадта. Миних, сопровождаемый Гудовичем, вошел в каюту. Государь сидел на диване под тусклым фонарем, окруженный дамами. Фонарь качался, и на переборках скользили тени высоких причесок. Слышались рыдания и стоны:
— Боже, что с нами будет?!
Миних, вытянутой рукой отстраняя дам, приблизился к государю.
— Мы имеем шанс победить, ваше величество, — торжественно сказал он. — Я имею план идти до Ревеля, взять военный корабль и плыть в Пруссию, в Кенигсберг. Там стоит командующий вашим Померанским корпусом генерал Румянцев. Вы примете команду над этим войском, вы поведете его в Россию, и я ручаюсь вашему величеству, что через шесть недель Петербург и вся Россия снова будут у ваших ног. Что вы сказали, ваше величество?
Петр Федорович ничего не говорил. Он тряс головой в знак неодобрения. Глаза его были закрыты, и тело вздрагивало.
Рнб, — сказал наконец он.
Это значило: «В Ораниенбаум» — плыть туда, откуда вчера утром отправились на праздник Петра и Павла. Укрыться во дворце и ждать решения своей участи…
Так и было сделано.
А в это время в Петергоф уже входили гусары, которых вел Алексей Орлов, посланный поскорей отыскать бывшего императора.
Следом за гусарами шли гвардейские пехотные полки.
Государыня Екатерина Алексеевна в Преображенском мундире старого образца гарцевала на белом коне впереди.
Рядом с нею, тоже верхом и в мундире, ехала княгиня Дашкова.
Отойдя десять верст от Петербурга, Екатерина приказала дать отдых войскам — солдаты весь день были на ногах — и прилегла сама рядом с подругой.
Вскоре ее подняли — курьер привез донесение от сенаторов, оставленных надзирать за Петербургом: «Государь-цесаревич в желаемом здоровьи находится, и в доме ее императорского величества, потому ж и в городе, состоит благополучно и повеленные учреждения исправны».
После восхода солнца полки продолжали марш.
К Екатерине один за другим приезжали генералы Петра Федоровича, докладывая, что император сдается на милость победительницы и готов отречься от престола. Екатерина послала мужу текст отречения, сочиненный Тепловым, и получила его подписанным. А тем временем Григорий Орлов и генерал-майор Измайлов привезли из Ораниенбаума и самого бывшего монарха.
Вечером во главе своей армии Екатерина двинулась в обратный путь и на следующий день, тридцатого июня, торжественно вступила в столицу российского государства, которым отныне ей надлежало управлять.
Теперь надобно было решить, что делать с низложенным царем. Он просил отпустить его в Германию, обещая ничего не предпринимать против особы ее величества. Может быть, Петр и сдержал бы слово, но европейские правительства не упустят, конечно, случай воспользоваться его именем, чтобы поднять в России смуту и захватить под шумок что-либо из пограничных областей.
Стало быть, пускать нельзя…
Если же оставлять — только в крепости, и не в какой-нибудь дальней, а под боком, в Шлиссельбурге, чтобы удобнее наблюдать и не бояться нечаянностей. Правда, там уже сидит один русский император — Иван Антонович, да места хватит и для второго. Но караулить придется построже, потому что охотники освобождать не одного, так другого найдутся. И вдруг в этом успеют?! Тогда — кто кого? Два императора на императрицу?!
Обдумывая участь своего мужа, Екатерина отправила его в Ропшу — селение под Петербургом, где был небольшой дворец. Для охраны она послала команду гренадер во главе с Алексеем Орловым и через несколько дней, шестого июля, получила от него письмо, что караулить уже нечего:
