исчезновения кольца.
– Ну-ну, перестань, глупышка. Не надо плакать… Знаешь, молодые парни частенько так подшучивают над девушками. Но впредь будь осторожней. Шутки могут и до беды довести…
Сиракава крепко обнял ее, рукавом своего ночного кимоно вытер слезы и расправил мокрые, прилипшие к щекам пряди волос.
Сугэ, решив, что история на этом закончилась, стала понемногу успокаиваться. Каков же был ее ужас, когда через несколько дней до нее дошли слухи о Кадзабае. Молодой человек вместе со своими коллегами отправился на горячие источники и там был страшно избит в какой-то пьяной драке, получил перелом ноги. На курорте в то время отдыхали несколько офицеров полиции, которые ходили на задних лапках перед префектом.
Позже Сугэ видела хромого Кадзабаю. Он раболепствовал перед своим начальником и с покорно склоненной головой выслушивал очередной выговор. Сугэ было больно и неприятно присутствовать на этой экзекуции.
С тех пор Кадзабая сторонился Сугэ и в страхе отводил взгляд в сторону, будто боялся даже краем глаза увидеть прядь ее волос.
Хозяин опасен, поняла Сугэ. Это человек, которого надо бояться, в гневе он способен на все.
С тех пор образ хромого неустанно преследовал девушку, всплывал в памяти даже в минуты самой полной близости с хозяином.
«Я много грешил, много сил растратил, – говорил иногда Сиракава, глядя на Сугэ, – чтобы вновь становиться отцом. В любом случае я уверен, что с такими формами и комплекцией ты не сможешь выносить ребенка». Эти слова оставили неизгладимый след в душе Сугэ. Она никогда всерьез не думала о ребенке от Сиракавы. Но то, как он хладнокровно и бездушно раз и навсегда исключил ее из рядов нормальных, здоровых женщин, наполнило ее сердце тоской. Ей казалось, что она уже давно блуждает в сумраке и нигде не может найти пристанища. Безнадежность, усталость…
Какой путь она прошла? Простая девушка без надежд и планов, она верила, что не напрасно были принесены в жертву ее красота и невинность. Она помогла родным, и это дарило ей некоторое утешение. Бегство от хозяина не принесет избавления. Она уже никогда не будет той чистой, безгрешной девочкой, какой когда-то была.
Жизнь в резиденции господина Сиракавы отлажена до мелочей, здесь есть настоящая хозяйка, госпожа Томо. Поэтому с появлением еще одной девушки вряд ли что-нибудь изменится.
Как только все это открылось Сугэ, она впала в состояние апатичного равнодушия. Она смирилась, и у нее даже появилась странная потребность внешнего и внутреннего отождествления с Юми. Сугэ хотелось иметь такое же стройное, упругое, худощавое тело и светлое, как у отрока, лицо, хотелось так же одеваться, причесываться, двигаться.
Однажды неизбежное случилось – Сиракава не пощадил Юми.
Как-то утром Сугэ обнаружила ее во дворе у дверей кладовой. Бедняжка сжалась, как воробышек, ее худенькое тело сотрясалось от рыданий.
– Что такое? Юми, скажи мне, что с тобой?! – воскликнула Сугэ, схватив девушку за плечо и с тревогой заглядывая ей в лицо.
Юми, не переставая судорожно всхлипывать, поспешно закрылась рукавом кимоно.
Каждый ее тяжкий вздох, каждый стон знакомой болью отзывался в теле и сердце Сугэ. Слова были не нужны.
– Юми, милая, не плачь… Я знаю, знаю. Со мной было то же самое… – У Сугэ от волнения защемило в груди, к горлу подступили рыдания.
Юми робко подняла голову. Увидев огромные, наполненные слезами глаза Сугэ, почувствовав ее поддержку и сочувствие, она прижалась к подруге по несчастью. И вновь разрыдалась так бурно, словно безутешное горе стремительным потоком затопило все ее существо.
Сугэ плакала тихо, нежно поглаживая девушку по спине и узким плечам.
Юми была стройная и гибкая, точно молодой бамбук. Смуглое тело ее было крепким и поджарым, как у подростка. В лице, в линии губ, носа, подбородка также проступало что-то жесткое, твердое, неженственное. Чувствительное сердце Сугэ дрогнуло и потянулось к ней.
– Мои родители… О, как они рассердятся, когда узнают, что со мной произошло! О, какой стыд! – стенала Юми, все еще горько плача.
«Да, это серьезный повод для слез», – подумала Сугэ. Она вздохнула, вспомнив, что сама была избавлена от стыда перед родителями. В душе ее поднялась волна – нет, не злости, а жалости, охватило желание утешить, поддержать этого бедного подранка.
– Юми, давай поможем друг другу. Во мне нет ничего особенного, я самая обычная девушка. Позволь мне стать тебе сестрой, – тихо молвила Сугэ, опускаясь на колени и протягивая Юми руку.
– Ты правда этого хочешь? О, Сугэ! Я… я… – Девушка рухнула на землю и уткнулась лицом в колени Сугэ.
Вечером Юми пришла к Сугэ и долго рассказывала ей о своем детстве, о родном доме.
Семья была очень бедной. Муж старшей сестры, тюремный надзиратель, оказался единственным человеком, который имел работу и приносил в дом жалкие гроши. Отец когда-то состоял телохранителем при мелкопоместном князьке, а мать прислуживала в замке.
По настоянию госпожи Соноды Юми отправилась в резиденцию господина Сиракавы в надежде получить выгодное место и обучиться хорошим манерам. И только теперь она узнала, что стала жертвой тайного сговора, но верить в это отказывалась. Сиракава, конечно, пообещал взять всю заботу о новой пассии на себя, удочерить ее так же, как Сугэ, и все-таки Юми сомневалась, что ее отец пошел на столь позорную сделку. Бедняжка страшилась встречи с родителями. Как она посмотрит батюшке в глаза, как выдержит его жалобы и упреки? Мысль об этом, призналась она Сугэ, приводит ее в такое отчаяние, что впору ей бежать куда глаза глядят.
Омытое слезами, полыхавшее от волнения лицо Юми с густыми темными бровями казалось Сугэ ликом прекрасного юноши. И лик этот был чудесен в сиянии бесхитростной первозданной красоты.
Зло, причиненное Сугэ, было непоправимо, а боль от обиды и унижения не затихнет никогда. Но в ту минуту она ощущала лишь глубокую печаль, печаль без примеси ненависти и злобы. Ее сердце смягчилось в приливе любви и сочувствия к страдающему существу.
Благотворительный базар прошел в тот день весьма успешно. В сумерках Томо и Эцуко возвращались домой. Сиракава также присутствовал на мероприятии в качестве почетного гостя. Он решил задержаться в клубе на некоторое время.
По приказу хозяина Томо привезла домой сладости, мандзю[31], кошельки и сумочки домочадцам в подарок.
Сбросив неудобное платье и облачившись в шелковое кимоно шафранового цвета и просторную накидку, Эцуко прибежала в комнату Сугэ, чтобы поделиться новостями. Захлебываясь от восторга, девочка стала подробно рассказывать о благотворительном базаре, о чайной церемонии. Она ведь готовила чай для самой императрицы!
– Мне кажется, ее можно назвать хорошенькой. Ой, ты знаешь, она похожа на нашу Юми. – Эти слова вырвались у Эцуко непроизвольно. Испуганно прижав руку к губам и втянув голову в плечи, она с опаской оглянулась.
О, что было бы, если бы мать услышала столь кощунственное сравнение! Томо была очень строгой матерью и суровой наставницей. Неудивительно, что лишь в обществе Сугэ или других служанок Эцуко могла быть самой собой: веселой, открытой, озорной девочкой.
Сугэ души не чаяла в хозяйской дочке, ее всегда трогали и умиляли непосредственность, искренность и доброта Эцуко, которая отнюдь не была обездоленным ребенком – мать заботилась о ней, укладывала волосы в сложные прически, покупала милые безделушки и украшения. Надо признать, Томо безнадежно разбаловала дочку. Но время от времени Сугэ испытывала острую жалость к этой капризной куколке. Эцуко жила в постоянном страхе: как бы не сказать лишнего, как бы не совершить какую-нибудь оплошность перед родителями. Такое поведение совершенно несвойственно детям.
– Барышня Эцуко, вам нравится Юми?
