богатом доме? Сугэ не имела об этом ни малейшего представления.
Все наставления матери сводились к одному: она, Сугэ, поступает на пожизненную службу в дом господина Сиракавы и должна угождать его превосходительству. Как именно? Сугэ не знала ответа. Она холодела от ужаса, вспоминая слова матери. Выходило, что ей до конца дней своих придется всячески обхаживать хозяина, потакать всем его прихотям, подчиняться даже самым невероятным требованиям и приказам, беспрекословно выполнять все его желания.
Бедняжка совсем приуныла. К счастью, она успела сдружиться с девятилетней Эцуко за те несколько дней, что они провели вместе в Токио. Да и госпожу нельзя было назвать злой и бессердечной. Конечно, она была сдержанна и холодна, но это свойственно выходцам из провинции.
Сугэ понимала, что отныне самым главным человеком в ее жизни становится хозяин. Одна мысль о нем повергала девушку в трепет. Она так мало о нем знала! Мужчина в расцвете лет, намного старше своей жены, занимает очень высокий пост, часто замещает самого губернатора…
О, что станется с нею, если хозяин вдруг разгневается и накричит на нее? – спрашивала себя Сугэ. В Токио, по крайней мере, можно было бы все бросить и убежать домой, к матери. Но здесь, в Фукусиме, она одна-одинешенька… Бедняжка чувствовала себя такой несчастной, жалкой, потерянной, что едва сдерживала рыдания.
– Значит, Сугэ, да? Что ж, хорошее имя. Скажи мне, сколько тебе лет?
– Пятнадцать, мой господин.
Девушка старалась спокойно отвечать на вопросы и ничем не выдавать своего отчаяния. Ее застывшее лицо побледнело, к глазам подступили слезы.
Желтый свет лампы, точно на сцене, выхватывал из сумрака девичью фигурку, озарял нежное личико, подчеркивал четкую линию бровей, отражался в испуганных, широко распахнутых глазах.
Сиракава невольно вздрогнул. Чистый, светлый лик всколыхнул в его памяти давнее воспоминание: много лет назад на празднике цветения сакуры он видел подобную красавицу. Это была известная куртизанка Имамурасаки, со своей свитой она проезжала по улицам Ёсивары…
– После Токио тебе здесь, в глубинке, наверное, скучно и одиноко?
– Нет-нет, что вы, господин!
– Тебе нравится театр Кабуки?
– Да, конечно да, господин, – встрепенулась Сугэ и потупилась, испугавшись, что ответила неудачно.
– Жене тоже нравится, – со смехом заметил Сиракава. – У нас в Фукусиме тоже есть театр, представляешь? Сейчас гастролирует какой-то известный актер из Осаки. Я обязательно свожу тебя в театр, как только мы вернемся домой.
Хозяин был настроен благодушно, но каждое слово, произнесенное мягким, вкрадчивым голосом, обрушивалось на девушку раскатом грома. Правда, вскоре он отпустил ее, сказав:
– Можешь идти, тебе необходимо как следует отдохнуть.
Напряжение понемногу спало, и Сугэ на коленях медленно заскользила к выходу.
– Боюсь, она слишком застенчива и легкоранима, – нерешительно проговорила Томо. Посмотрев на девушку, она повернулась к мужу.
Сиракава чуть прищурился, его глаза горели жадно, хищно. Томо хорошо знала этот страстный сумеречный взгляд. Когда у Сиракавы вспыхивал интерес к женщине, его взор всегда становился таким опасно манящим и обольстительно властным. И каждый раз память услужливо подбрасывала Томо воспоминания о пережитом счастье в объятиях этого мужчины. Как давно это было! Все осталось в прошлом. Волны безысходного отчаяния туманили сознание, сердце мучительно сжималось, душа безмолвно стонала. Теперь другие женщины пробуждали в Сиракаве желание, теперь других он одаривал своим магическим, завораживающим взглядом.
– Ты так считаешь? На вид она такая нежная… Но это же очень хорошо, правда? Уверен, эта девочка станет замечательной подругой нашей Эцуко.
Его голос звучал бесстрастно, но ноздри вздрагивали, глаза жадно шарили по телу Сугэ, задерживаясь на груди и бедрах. Наконец девушка поднялась на ноги, как-то неловко, по-детски путаясь в складках кимоно, и выскочила вон.
Робкие, стыдливые движения этого обворожительного, обольстительного и одновременно невинного существа напомнили Сиракаве юную Томо, которой минуло четырнадцать лет, когда свекровь привезла ее в семью.
Сравнение привело господина префекта в восторг. Он мечтательно усмехнулся: формы Сугэ отличались все-таки большей пышностью и округлостью. Он был чрезвычайно доволен. Супруга в точности исполнила его приказание и нашла девушку невинную, неискушенную. Да, Сугэ конечно же будет прислуживать и хозяйке… На мгновение Сиракава испытал нечто похожее на стыд. Жена так старалась ему угодить, так долго искала и, наконец, нашла то, о чем он грезил столько времени. Это было настоящее сокровище, несорванный, еще даже нераскрытый бутон, чьи плотно сжатые лепестки светились девственной чистотой!
– Значит, ее родители торгуют упаковочными материалами?
– Да, у них неплохо шли дела, пока их не подвел нечистый на руку служащий. Они были на грани краха. Я познакомилась с матерью Сугэ. Это вполне приличная, очень порядочная женщина.
Томо замолчала. Она решила, что наступил подходящий момент поговорить с супругом о деньгах, которые он выделил ей на поездку в Токио. Томо заплатила семье Сугэ пятьсот иен, купила девушке новую одежду. Какая-то сумма была потрачена на сами поиски подходящей кандидатуры, на встречи с хангёку из разных школ, на бесконечные переговоры с профессиональными сводницами, посредниками и девицами сомнительной репутации. Но и после всех затрат на руках у Томо все еще оставалась примерно половина от первоначальной суммы. Она намеревалась вернуть деньги супругу.
Казалось бы, нет ничего проще, чем быстро уладить дело. Но по каким-то странным, необъяснимым причинам Томо не могла вымолвить ни слова, в горле пересохло. Она покраснела, растерявшись от собственной беспомощности.
Сиракава ничего не заметил. Он хлопнул в ладоши, призывая помощника.
– Ооно, давай-ка закончим нашу игру. Завтра нам рано вставать, так что будет лучше, если госпожа отправится вниз и приготовится ко сну.
Томо встала с колен и искоса взглянула на Ооно. Молодой человек деловито вынес на середину комнаты доску для игры в го.
Томо было всего тридцать лет. В глазах мужа опять вспыхнул особый, сладострастный блеск предвкушения. Этот мужчина излучал невероятно притягательную энергию. Но Томо понимала, что он и пальцем не пошевелит, чтобы избавить ее от физических и эмоциональных страданий, которые стали невыносимыми после трехмесячной разлуки.
Она и сама толком не знала, что именно сжигает ее изнутри: любовь или ненависть. Чувство собственного достоинства не позволяло ей превратиться в жалкое, раздавленное насекомое. Твердая решимость выстоять, не сломиться под тяжестью испытаний придавала ей силу и стойкость.
Томо ничем не выдала своего смятения. Она спокойно вышла в коридор. Бледное, без единой кровинки лицо напоминало маску Но.
Сугэ привыкла к шумной сутолоке большого Токио, и улочки города Фукусимы казались ей слишком тихими и пустынными, витрины магазинов на центральном проспекте – невзрачными. Официальная резиденция господина Сиракавы располагалась в районе Янаги-Кодзи недалеко от канцелярии префектуры. Некогда эта усадьба принадлежала богатому самураю. За высокой оградой с воротами, крытыми черепицей, стоял огромный особняк с высокими галереями-энгавами и верандами. Просторные комнаты в десять – двенадцать татами были наполнены светом.
Из покоев, расположенных в задней части дома, можно было, раздвинув сёдзи, спуститься прямо в сад. Здесь зрели яблоки, груши, хурма и персики, вился виноград, на грядках пестрели овощи.
Первый неприятный сюрприз ожидал Томо сразу по прибытии домой: к основному зданию было пристроено новое крыло. В чистых, светлых комнатах стоял аромат кедра. Вдоль пристройки тянулась энгава, обращенная на юг. Ах, какой прекрасный оттуда открывался вид на виноградник! В новое крыло вел длинный крытый коридор.
