прозвучал так пронзительно резко, что ей самой стало неловко. Подобное любопытство не пристало женщине в её возрасте… От смущения по лицу Кин пошли красные пятна.
— Вроде, шестнадцать… На два года моложе Суги-сан. Но она очень высокая. Поэтому разница не видна. Говорят, её отец служил князю Тода… Вообще-то, по мне она чересчур нос задирает. Гордячка.
— О-о-о… И она… она ещё… не стала?.. — глаза у Кин округлялись всё больше с каждым словом. Сэки всякий раз утвердительно кивала.
Внезапно служанка стиснула хрупкие плечи Кин и, жарко дыша, прошептала ей в самое ухо:
— Ещё нет… пока… Но рано или поздно…
Кин охнула.
— А госпожа, госпожа знает об этом?
— Скорее всего… Слышите? Она хлопнула в ладоши. Кажется, меня зовёт!..
Словно судорога пробежала по телу Сэки, и она рысью помчалась по коридору на зов хозяйки.
На пороге комнаты стояла Томо в европейском платье бежевого цвета, изукрашенном тончайшей вышивкой. Пышные складки юбки, укреплённые китовым усом, веером расходились от талии. Её несовременное лицо с гладкой, слегка желтоватой кожей и тяжёлыми, набухшими веками странно противоречило стягивавшему шею высокому воротничку. Рот был слегка великоват, губы плотно сжаты. Кин вдруг подумалось, что Томо похожа на китаянку. Взгляд Томо не отрывался от дочери, стоявшей перед большим, во весь рост зеркалом в резной раме. Вокруг Эцуко вертелась англичанка-портниха, застёгивая на ней платье. Кин вошла и опустилась на колени рядом с Сугой, восхищённо следившей за процессом одевания.
Очень высокая для своих двенадцати лет, Эцуко выглядела грациозным оленёнком рядом с крупной англичанкой. У той была длинная, как у жирафа, шея и соломенные волосы. Бархатное лазурное платье в мелкую складку, отливавшее глубоким индиго, необычайно шло Эцуко, подчёркивая нежность её розовых щёк и алый бутон рта на изящном овале аристократичного личика. В этом наряде Эцуко казалась просто неземным существом.
— Маленькая госпожа — она как принцесса, такая красивая! — рассыпалась в комплиментах портниха, закончив работу. С восхищённой улыбкой англичанка положила руки на плечи Эцуко, поворачивая её лицом к матери. В глазах Томо вспыхнул огонёк одобрения, однако сурово сжатые губы даже не дрогнули. Эцуко явно было неловко под изучающим материнским взглядом, и она бросала беспокойные взгляды в зеркало.
— Красный Крест проводит сегодня благотворительный базар. И супруга господина обер- полицмейстера изъявила желание, чтобы наша Эцуко стояла за прилавком. Эцуко никогда такого не делала, право, неудобно… Но…
Томо смущало происходящее, однако она старалась не показать, что чувствует себя не в своей тарелке. Ей явно претила предстоящая показуха — фланировать по Рокумэйкан[43] в компании высокопоставленных особ. Однако это было обязанностью супруги высокопоставленного чиновника, и Томо даже в голову не приходило уклониться.
— Говорят, базар изволит посетить сама императрица, — вставила Суга, складывая кимоно, которое сняла Эцуко. — И наша юная госпожа будет лично подавать ей чай!
— Неужели?! — ахнула Кин. — Ну, госпожа Эцуко, постарайтесь не ударить в грязь лицом! Вы так очаровательны, вот потому вас и выбрали!
— Не думаю, — отрезала Томо. — Однако нам пора. Мы ненадолго, вернёмся до темноты. Кин-сан, располагайтесь, будьте, как дома! — И Томо, неловко приподняв подол своей длинной юбки, направилась к выходу. Следом семенила Эцуко.
Проводив взглядом коляски, уносившие мать и дочь в европейских нарядах, Кин немного поболтала с Сэки в прихожей, и только потом направилась к Суге. Та обитала в крохотной комнатушке, выходившей в сад, где сейчас цвели бледно-розовые камелии. Её волосы, уложенные в тройной пучок, обвивала нежно- розовая, с сиреневатым отливом в белый горошек лента. Суга шила на станке двойное оби из шёлка разных сортов. На коленях у неё лежала алая подушечка для иголок.
При виде Кин Суга даже не удивилась, словно давно поджидала гостью, быстро воткнула в подушечку иглу и придвинула к жаровне ещё один дзабутон.
— Вы виделись с моей матушкой после нашей последней встречи? Я что-то давно ничего не слышала о ней…
Дом Суги стоял в квартале Кокутё — просто рукой подать до резиденции Сиракавы, однако Суге не дозволялось ходить куда вздумается. Теперь она официально принадлежала к семье Сиракава. Во всяком случае, была внесена в посемейную книгу как дочь Юкитомо. Для посторонних сей факт означал, что она порвала все связи с родной семьёй. Заполучив в наложницы девочку, годившуюся ему в дочери, Сиракава окружил Сугу нежной заботой, заставив поверить в то, что он — единственный и незаменимый. Однако предусмотрительно позаботился о мерах предосторожности, привязав попавшую в клетку птичку прочными узами, чтобы она не могла улететь. Суга с восторгом растворялась в любви и ласках своего господина, даже не подозревая о его изощрённом коварстве.
Тем не менее о матери или брате она боялась обмолвиться даже ненароком, потому что Сиракава впадал в тихую ярость при одном их упоминании. Матери Суги было дозволено посещать дом Сиракава только по случаю проводов старого года или на праздник О-Бон, и она выражала свою нижайшую благодарность на кухне, в остальное же время года Суга получала весточки от родных через Кин, которая вызвалась быть добровольной посредницей.
— Ваша матушка заходила к нам в конце прошлого месяца… Она посещала храм в квартале Хасиба, — вот и заглянула на обратном пути. Сказала, что с осени бери-бери не так сильно мучает её, как прежде. Теперь ей намного легче…
— А что с лавкой? Я слышала, они задумали расширить ассортимент?
— Ах, вы об этом… Вряд ли это можно назвать большой переменой. Просто теперь торговать будут не только упаковочными материалами, но и бамбуковыми коробами, корзинами и тому подобными вещами. Товар поставляют оптовые торговцы.
— Ах, как меня всё это волнует… — нервно заметила Суга. — Мой брат слишком доверчив, он вечно попадает в какие-то ужасные истории…
Её влажные глаза, похожие на чёрные драгоценные камни, широко распахнулись. Суга застыла, глядя прямо перед собой. Тело выгнулось с мрачной, тревожной грацией красивой кошки.
Лёгкая по натуре Кии, ужасно не любившая тревожных ноток, поспешила разрядить напряжённость.
— Всё будет хорошо. Не надо так беспокоиться…
Она легкомысленно махнула рукой, извлекла из висевшего на поясе кисета трубочку и глубоко затянулась.
— Это скорее о вас впору тревожиться, Суга-сан… Матушка очень переживает, — заметила она.
— Обо мне?! С чего бы?
Суга недоуменно покачала головой, отрешённо взглянув на Кин. На её повзрослевшем лице промелькнуло почти детское недоумение, как у малыша, тщетно пытающегося понять причину необоснованных материнских страхов.
— Что же это такое… Ваша матушка ночей не спит, вся извелась… А вы даже и не задумываетесь о происходящем!
Во время последнего визита в дом Кин мать Суги в самом деле выглядела скверно, просто с лица спала от беспокойства. Она уж было собралась отправиться в резиденцию Сиракавы поговорить с хозяйкой начистоту, с глазу на глаз, однако в итоге так и не осмелилась на подобную вольность и попросила Кин выяснить обиняками, как обстоят дела. Мать Суги излагала суть своей просьбы с такой напряжённой серьёзностью, что с её крошечного личика слетела привычная, словно приклеенная улыбка.
Новость принёс старший садовник Сиракавы. По его словам, в сентябре в доме появились две
