который шел к ней по проходу. Она протиснулась мимо Чарли, не дожидаясь, чтобы он пропустил ее. А мистер Фалькони встал в проходе, загородив его так, что другие опоздавшие не могли пройти, и, протягивая обе руки, сказал ей:
– Я боялся, что опоздаю.
А она улыбалась и задыхалась, и вид у нее был такой, будто случилось что-то невероятное. Как будто она выиграла футбольный матч или получила наследство.
– Я думала... я тоже думала, что ты опоздаешь.
Потом стюардесса увела его вперед. Чарли поднял книжку – мать впопыхах наступила на нее, высокий каблук царапнул болезненного вида героиню, изображенную на обложке.
– Я не хочу читать, милый, – сказала она.
Вся раскрасневшись, она засмеялась, и он спросил:
– Мам, а ты знала, что он полетит этим же самолетом?
– Нет, не знала. Но молилась, чтобы он полетел! – Она взяла его за руку и крепко сжала. – Потом я тебе все расскажу. Обещаю.
Зажглась надпись, призывающая пассажиров пристегнуть ремни. Моторы заработали, наполняя салон ревом, и самолет двинулся по взлетной полосе.
Через несколько минут под ними уже сверкала и переливалась панорама Нью-Йорка. Чарли нагнулся вперед и стал смотреть в окно.
Когда начался крутой подъем, он откинулся на спинку сиденья и сказал Анжеле:
– А ты в него тоже влюблена, правда, мам?
– Да, милый, правда. Ты не против?
– Это здорово, – сказал он и широко улыбнулся ей. – Он мне ужасно нравится. Если не будешь есть шоколадку, можно, я ее съем?
Пьеро отошел от окна, и кружевная занавеска легла на место.
– Они явились, – сказал он отцу.
– Сколько их?
– Альдо, а с ним этот еврейчик-адвокат. И еще двое не считая шофера.
– Впусти их, – сказал Лука Фалькони. Он уселся в свое любимое кресло. Сад – неподходящее место для этой встречи. Он ведь скорбит о потерянном сыне. Для этого мрачная гостиная подойдет больше. На столе стояла бутылка кьянти. И большой серебряный ящик сигар. Лука выглядел как человек, перенесший тяжелый удар. Как человек в глубоком горе. И это было правдой. Кроме того, он должен выглядеть так, как будто ненавидит сына, которого изгнал из семьи и даже имя его запретил произносить. Альдо Фабрицци не так-то легко одурачить. Он привел адвоката, чтобы оговорить условия для Клары. Лука тяжело поднялся – казалось, будто он внезапно состарился, – и протянул руку Фабрицци.
– Вы знаете Джо Хаймана? Я привел его, чтобы поговорить о моей дочери. – Глаза Фабрицци были похожи на щели для стрел в каменной стене.
– Заходите, выпейте вина. Пьеро, налей-ка нам. Мистер Хайман, выпьете стаканчик?
– Благодарю вас, я не пью спиртного в такое время дня.
– Это не спиртное, – резко сказал Лука. – Это вино. – Он отвернулся. Он терпеть не мог евреев. Кроме того, он терпеть не мог ирландцев и поляков. Взглянув на Альдо Фабрицци, он сказал: – Мы в беде, мой друг. – Он говорил на диалекте. Интересно, подумал он, понимает ли Хайман. Раз он работает на Фабрицци, вероятно, он знает итальянский. Но диалект едва ли.
– Вы в беде, и моя дочь тоже, – подхватил Фабрицци. – Он что, душевнобольной?
– Не знаю, – сказал Лука. – Хорошо бы. Для такой беды есть врачи, больницы.
– Почему же тогда? – Вопросы сыпались градом. – Почему он бросил Клару и изменил «семье»? Изменил вам и мне, обоим.
Ответил ему Пьеро. Они репетировали эту сцену, и теперь была его очередь.
– Потому что он – трусливое дерьмо! Потому что после того, как кто-то стрелял в него в прошлом году, он наложил в штаны.
Он умолк, увидев, что отец поднял руку.
– Ты говори, когда я тебя попрошу, Пьеро. Он все еще твой брат.
– Он мне не брат, – настаивал Пьеро. – И он тебе не сын!
Он залпом выпил стакан вина и злобно уставился на Фабрицци и еврея-адвоката. Он был известен своей агрессивностью; все знали, что он и сейчас может полезть, по своему обыкновению, в драку. Он видел, что ему все верят. Он хорошо сыграл роль.
– Может быть. Пьеро прав, – сказал Лука. – Он говорил о врагах. Он сказал мне здесь же, в этой комнате: "Хватит с меня дел. Я хочу завязать. Хватит с меня «семьи». Я кое о чем напомнил ему. О его долге передо мной, перед нашими традициями. Перед Кларой. «Что за жизнь ты ей устроишь?» – спросил я, а он стоит тут и заявляет: «Я ухожу один». Я приказывал ему, Альдо, я просил, я умолял. Никогда не думал, что доживу до такого неуважения со стороны собственного сына. Я дал ему все. Вы знаете, как я любил его. Это был мой старший мальчик. Я сделал для него все. А он плюет мне в лицо и говорит, что это ему не нужно. Ему не нужно то, что я сделал для него.
Альдо молчал. Затем, поерзав в кресле, он просто сказал:
– Я понимаю вас, мой друг. Но у вас остался хороший мальчик. У меня есть только Клара, и ее сердце разбито. Вы ведь знаете, это бесчестие.
– Я знаю, – согласился Лука. – То же самое сказал и я, прежде чем проклясть его. «Ты обесчестил обе семьи, – вот что я сказал. – Ты трус и предатель. Ты не мужчина и мне не сын». – В глазу у него заблестела слеза и поползла по щеке. – Просите всего, чего пожелаете, Альдо. Я оплачу стоимость бесчестия, которое он причинил вам и Кларе.
– Куда он уехал?
Они ждали этого вопроса.
– Он не сказал папе, – влез Пьеро. – Он же знает, что его ждет. Да он все равно не скроется, пусть хоть в задницу залезет!
– Вы ищете его? – тихо спросил Альдо.
– Мы передали кому следует, – ответил Лука Фалькони. – Его найдут. Думаю, что он поехал на юг. Но мы все разведаем. Нужно время, вот и все. Когда его найдут, я знаю, что делать.
– Вам нужен надежный человек, – сказал Альдо и взглянул на адвоката. – Может быть, сейчас он трусливое дерьмо, но в войну он таким не был. Займемся им вместе. Лука. Так наши интересы будут в безопасности. И Клара сможет смотреть людям в глаза. Вы говорили о цене.
– Мы ее должники, – кивнул Лука. – И ваши тоже. Я позабочусь о Кларе.
Альдо выказал удовлетворение. Он что-то проворчал и кивнул.
– Вы человек чести, – сказал он. – Но поговорим сначала о деле. Кто его преемник? – Он не хотел унижать себя, упоминая имя Стивена.
– Пьеро, – ответил Лука. – И еще есть племянник во Флориде, который умеет считать. Они вместе возьмут дело в свои руки. Я пошлю за племянником. Вы познакомитесь с ним, и я знаю: вы одобрите мой выбор. Тино Сполетто, внук сестры моего дяди. Он хорошо работает во Флориде.
– Когда он сюда приедет? – спросил Альдо. Он никогда прежде не слышал о Сполетто, и, пока говорил, у него забрезжила одна мысль. Очень маленькая и неясная, но вскоре она оформилась. Если Фалькони привлекают таких дальних родственников, значит, дела у них идут не так-то хорошо. Пьеро просто гора мускулов. Двадцать лет назад он был бы простым уличным рэкетиром. И не видать бы ему обитого плюшем кабинета в Ист-Сайде как своих ушей.
– Через две недели, – ответил Лука. – Ему нужно перевезти жену, семью, найти жилье.
Он подал знак Пьеро, и тот вновь наполнил стаканы. Адвокат взял сигару. Никто не предложил ему огня.
– Если отец позволит, я хотел бы кое о чем попросить, – сказал Пьеро на диалекте.
– Проси, – приказал Лука.
Пьеро сжал кулаки, расправил плечи. Он собрал всю свою ненависть. Он подумал о Кларе и о Фабрицци, которые вынудили его оболгать и унизить брата.
– Я сам хочу исполнить соглашение. Хочу сделать это, а потом прийти к вам, дон Альдо и отец, и
