Карета была загромождена избирательными памфлетами; их понасовали всюду, вплоть до империала. С трудом нашлось в ней место для Люсьена и Коффа. В шесть часов вечера они прибыли в Блуа и сделали остановку, чтобы пообедать. Вдруг они услыхали перед гостиницей сильный шум.
— Это кого-то встречают гиканьем, — сказал Люсьен Коффу.
— Черт бы их побрал! — хладнокровно ответил тот.
Вошел смертельно бледный хозяин.
— Господа, там собираются громить вашу карету.
— А почему? — спросил Люсьен.
— Ах, вам это известно лучше, чем мне!
— Как! — в ярости вскричал Люсьен и быстро вышел из залы, находившейся в нижнем этаже.
Его встретили оглушительными криками:
— Долой шпиона! Долой полицейского комиссара!
Покраснев как рак, он решил ничего не отвечать и сделал несколько шагов по направлению к карете. Толпа немного раздалась. Пока он открывал дверцу, огромный ком грязи полетел ему в лицо и скатился на галстук.
Так как в эту минуту он говорил с Коффом, грязь попала ему даже в рот.
Рослый приказчик с рыжими баками, который спокойно курил на балконе второго этажа, где столпились все путешественники, находившиеся в это время в гостинице, и который наблюдал с высоты всю эту сцену, крикнул народу:
— Смотрите, как он грязен! Благодаря вам лицо у него теперь не чище, чем душа!
Наступила короткая пауза, затем раздался взрыв общего смеха, потрясший всю улицу своими оглушительными раскатами и не умолкавший добрых пять минут. Люсьен быстро обернулся к балкону, отыскивая глазами среди стольких надрывавшихся от деланного хохота лиц нахала, который прошелся на его счет, но в это время жандармы галопом налетели на толпу. В одно мгновение балкон опустел, и толпа живо рассеялась по боковым улицам. Люсьен, весь дрожа от гнева, хотел войти в гостиницу, чтобы отыскать своего оскорбителя, но хозяин забаррикадировал все двери, и наш герой тщетно колотил в них кулаком и ногами.
Жандармский бригадир, стоя позади него, наблюдал за его тщетными попытками.
— Удирайте-ка поскорей, господа, — грубым тоном сказал он, сам посмеиваясь над забрызганными грязью жилетом и галстуком Люсьена. — В моем распоряжении только три человека, а они могут вернуться сюда с камнями.
Стали спешно запрягать лошадей. Люсьен был вне себя от ярости и что-то говорил Коффу, который, ничего не отвечая, старался большим кухонным ножом соскоблить с рукавов прилипший к ним толстый слой вонючей грязи.
— Я должен найти оскорбителя! — в пятый или шестой раз повторил Люсьен.
— Занимаясь таким делом, как мы с вами, — ответил наконец с величайшим хладнокровием Кофф, — надо только отряхнуться и продолжать свой путь.
Появился хозяин; он вышел из задней двери и не мог или не пожелал ответить Люсьену, спросившему имя высокого молодого человека, который его оскорбил.
— Заплатите-ка мне, сударь, это будет лучше. С вас причитается сорок два франка.
— Вы смеетесь! Обед за двоих — сорок два франка!
— Советую вам улепетывать, — сказал бригадир, — они вернутся сюда с капустными кочерыжками…
Люсьен заметил, что хозяин с признательностью подмигнул бригадиру.
— Как вы смеете!.. — возмутился Люсьен.
— Идемте, сударь, к мировому судье, если вы считаете себя в обиде, — предложил хозяин с наглостью, свойственной человеку его профессии. — Все мои постояльцы перепугались. Англичанин с женою, снявший у меня на два месяца половину второго этажа, заявил, что если я дам у себя приют таким…
Хозяин сразу осекся.
— Каким «таким»? — побледнев от ярости, воскликнул Люсьен и кинулся к карете за саблей.
— Словом, вы меня понимаете, — сказал хозяин. — Англичанин пригрозил мне, что бросит мою гостиницу.
— Едем, — сказал Кофф, — вот уже возвращается народ.
Он швырнул хозяину сорок два франка, и карета тронулась.
— Я буду ждать вас за городом, — обратился Кофф к бригадиру, — приказываю вам нагнать меня там.
— А, понимаю, — презрительно улыбнулся бригадир, — господин комиссар побаивается.
— Приказываю вам ехать не тем путем, что я, и ждать меня за городскими воротами. А вы, — обратился он к кучеру, — поезжайте шагом через толпу.
Толпа уже показалась в конце улицы.
Не доезжая двадцати шагов до толпы, кучер пустил лошадей вскачь, не обращая внимания на крики Люсьена. Комья грязи и капустные кочерыжки летели в карету со всех сторон. Несмотря на чудовищный гам, Люсьен и Кофф имели удовольствие расслышать самую отчаянную ругань. Подъехав к воротам, пришлось перевести лошадей на рысь, так как мост был очень узок. Ворота были двойные, и в них стояло человек десять горланов.
— В воду! В воду! — орали они.
— А, это лейтенант Левен, — сказал человек в рваной зеленого цвета шинели, по-видимому, отставной улан.
— В воду Левена! В воду Левена! — тотчас раздались крики.
Кричали в воротах, в двух шагах от кареты; когда же карета выбралась за ворота, крики удвоились. В двухстах шагах от города все уже было тихо. Вскоре подъехал и бригадир.
— Поздравляю вас, господа, — сказал он путешественникам, — вы легко отделались!
Его насмешливый вид окончательно вывел Люсьена из себя. Он предъявил ему свой паспорт, велел прочесть его, затем спросил:
— Чем все это вызвано?
— Э, сударь, вам это известно лучше, чем мне! Вы полицейский комиссар, приехавший сюда в связи с выборами. Брошюрки, которые вы везли на империале кареты, свалились на землю при въезде в город, напротив кафе Рамблена: это кафе «National». Их прочли, узнали, кто вы такие, и, честное слово, еще счастье, что у них не было камней.
Господин Кофф спокойно поднялся на козлы.
— В самом деле, здесь ничего уже нет, — сказал он, взглянув на империал.
— Это был пакет для Шера или для господина Меробера?
— Это был памфлет Торпе против господина Меробера, — ответил Кофф,
Физиономия жандарма во время этого короткого диалога до такой степени раздражала Люсьена, что он решил отпустить его и дал ему двадцать франков.
Бригадир рассыпался в благодарностях.
— Господа, — прибавил он, — жители Блуа — горячие головы. Никто из ваших не отваживается днем проезжать через город: это делают обычно ночью.
— Убирайтесь к черту! — крикнул Люсьен. — А ты, — приказал он кучеру, — пусти лошадей вскачь!
— Э, да чего вы так боитесь? — посмеиваясь, ответил тот. — На дороге ведь нет ни души.
После пятиминутной скачки Люсьен, обернувшись к спутнику, промолвил:
— Ну что, Кофф?
— Ну что ж, — спокойно ответил Кофф, — при выходе из Оперы министр берет вас под руку; докладчики прошений, отставные префекты, депутаты, мечтающие о табачных складах, завидуют вашей судьбе. Это оборотная сторона медали. Очень просто.
— Ваше спокойствие способно свести меня с ума! — воскликнул Люсьен, дрожа от ярости. — Все эти поношения, эта жестокая фраза: «Лицо у него теперь не чище, чем его душа», эта грязь!
