Любовь, грацию и веселье сменили северные варвары и святой Доминик. Не стану омрачать эти страницы рассказом об ужасах инквизиции, проникнутой в ту пору юным пылом, рассказом, от которого волосы становятся дыбом. Что касается варваров, это были наши отцы; они убивали и опустошали все сплошь; они разрушали — ради простого удовольствия разрушать — то, чего не могли унести с собою; их воспламеняла дикая ярость против всего, что носило какой-нибудь отпечаток цивилизации, к тому же они не понимали ни слова из этого прекрасного южного языка, и бешенство их от этого еще усиливалось. Весьма суеверные и предводительствуемые ужасным святым Домиником, они верили, что попадут на небо, если будут убивать провансальцев. Для тех все было кончено: конец любви, конец веселью, конец поэзии; не прошло и двадцати лет после завоевания (1335), как они сделались почти такими же грубыми варварами, как французы, наши отцы [186].
Откуда появилась в этом уголке мира та прелестная форма цивилизации, которая в течение двух веков составляла счастье высших кругов общества? По-видимому, от испанских мавров.
ГЛАВА LII
ПРОВАНС В XII ВЕКЕ
Я приведу в переводе один рассказ из провансальских рукописей; случай, который в нем излагается, произошел около 1180 года, а рассказ был написан около 1250 года [187] .
Монсеньер Раймонд Русильонский был, как вы знаете, доблестный барон и имел женою мадонну Маргариту, прекраснейшую из женщин, каких только знавали в те времена, одаренную всеми прекрасными качествами, добродетелями и учтивостью. И вот случилось, что Гильем де Кабестань, сын бедного рыцаря из замка Кабестань, прибыл ко двору монсеньера Раймонда Русильонского, предстал перед ним и спросил, не угодно ли ему, чтоб он сделался пажом при его дворе. Монсеньер Раймонд, видя, что Гильем красив и привлекателен, сказал, что он будет желанным гостем, и предложил ему остаться при дворе. Итак, Гильем остался: и так учтиво вел себя, что все от мала до велика его полюбили. И он сумел так отличиться, что монсеньер Раймонд пожелал, чтобы он стал пажом мадонны Маргариты, жены его. Так и было сделано. После этого Гильем постарался отличиться еще больше и словами и делами. Но, как обычно бывает в любовных делах, случилось, что любовь пожелала овладеть мадонной Маргаритой и воспламенила ее мысли. Так угодны были ей поступки Гильема, и слова его, и повадка, что однажды она не могла удержаться и сказала: 'Вот что, Гильем, скажи: если бы какая-нибудь женщина сделала вид, что любит тебя, осмелился бы ты полюбить ее?' Гильем, который сообразил, в чем дело, ответил ей вполне откровенно: 'Да, конечно, госпожа моя, только бы видимость эта была правдивой'. 'Клянусь святым Иоанном, — сказала дама, — ты хорошо ответил, как подобает храброму мужчине; но теперь я хочу тебя испытать, сможешь ли ты познать и уразуметь на деле, какая видимость бывает правдива, а какая нет'.
Когда Гильем услышал эти слова, он ответил: 'Госпожа моя, пусть будет так, как вам угодно'.
Он стал задумываться, и любовь тотчас же повела против него войну. И мысли, которые любовь посылает своим слугам, проникли в самую глубину его сердца, и с того времени сделался он слугою любви и стал сочинять маленькие стихотворения, приятные и веселые, и песни, служащие для пляски, и песни, служащие для приятного пения [188], что всем весьма нравилось, а больше всего той, для которой он пел. И вот любовь, которая дарит своим слугам, когда ей заблагорассудится, должную награду, пожелала наградить Гильема. И начала она донимать даму любовными мечтаниями и размышлениями так сильно, что та не знала отдыха ни днем, ни ночью и все время думала о доблести и достоинствах* которые в таком изобилии находились и обитали в Гильеме.
Однажды случилось так, что дама позвала к себе Гильема и сказала ему: 'Вот что, Гильем, скажи мне, как ты полагаешь: вид мой правдив или обманчив?' Гильем отвечает: 'Мадонна, бог мне свидетель, с того мгновения, как я стал вашим слугою, в сердце мое ни разу не проникла мысль, чтобы вы могли не быть самою лучшею из всех когда-либо живших женщин и самой правдивой на словах и по внешнему виду. Этому я верю и буду верить всю жизнь'. И дама ответила: 'Гильем, говорю вам, если бог мне поможет, вы никогда не будете мною обмануты, и ваши мысли обо мне не будут тщетны или потрачены напрасно'. И она протянула руку и ласково обняла его в комнате, где оба они сидели, и они предались утехам любви [189]; но вскоре наветчики — да поразит их бог своим гневом — начали говорить и толковать об их любви по поводу песен, которые Гильем сочинял, утверждая, что он полюбил госпожу Маргариту, и до тех пор болтали об этом вкривь и вкось, пока дело не дошло до ушей монсеньера Раймонда. Тот был весьма удручен этим и сильно опечалился прежде всего потому, что ему надлежало теперь потерять своего оруженосца, которого он любил, а еще больше из-за позора своей жены.
Однажды случилось, что Гильем отправился на соколиную охоту, сопровождаемый только одним стремянным; и монсеньер Раймонд велел спросить, где он; и слуга ответил, что Гильем поехал на соколиную охоту, а другой прибавил, что он находится в таком-то месте. Тотчас Раймонд прячет под платье оружие, велит привести коня и направляется совсем один к тому месту, где был Гильем. Ехал он до тех пор, пока его не отыскал. Когда Гильем увидел его, то сильно удивился, и тотчас пришли ему зловещие мысли, и он отправился к нему навстречу и сказал:
'Сеньер, добро пожаловать! Почему это вы совсем один?' Монсеньер Раймонд ответил: 'Гильем, для того ищу я вас, чтобы развлечься с вами вместе. Вы ничего не поймали?' 'Я ничего не поймал, сеньер, ибо ничего не нашел, а кто мало находит, ничего и не ловит, говорит пословица'. 'Ну, так оставим эту беседу, — сказал монсеньер Раймонд. — И, помня о той верности, которою вы мне обязаны, ответьте правдиво о тех вещах, о которых я хочу спросить вас'. 'Клянусь богом, сеньер, — сказал Гильем, — если это такая вещь, какую можно сказать, я вам скажу ее'. 'Я хочу, чтобы без всяких уловок, — сказал монсеньер Раймонд, — вы ответили мне полностью на то, о чем я спрошу вас'. 'Сеньер, о чем бы вы ни пожелали спросить меня, — сказал Гильем, — я на все отвечу вам правдиво'. Тогда монсеньер Раймонд спросил: 'Гильем, если бог и святая вера вам дороги, скажите: есть ли у вас возлюбленная, для которой вы поете и к которой вы охвачены любовью?' Гильем ответил: 'Сеньер, как бы мог я петь, если бы любовь не нудила меня? Узнайте истину, монсеньер: любовь всего меня держит в своей власти'. Раймонд ответил: 'Охотно верю, ибо иначе как могли бы вы так хорошо петь? Но я хочу знать, кто ваша дама'. 'Ах, сеньер, ради господа бога! — сказал Гильем. — Подумайте сами, чего вы от меня требуете. Ведь вы хорошо знаете, что негоже называть имя своей дамы и что Бернарт де Вентадорн сказал:
Монсеньер Раймонд ответил: 'Я вам даю слово, что буду служить вам, поскольку это в моей власти'. Раймонд так настаивал, что Гильем ему сказал:
'Сеньер, знайте, что я люблю сестру госпожи Маргариты, вашей жены, и думаю, что она тоже меня любит. Теперь, когда вы это знаете, прошу вас помочь мне или по крайней мере не чинить мне помехи'. 'Вот моя рука и слово, — сказал Раймонд. — Я клянусь вам и обещаю употребить в вашу пользу всю мою власть'. Тут он поклялся ему и, поклявшись, сказал: 'Я хочу отправиться вместе с вами в ее замок, который близко отсюда'. 'И я вас очень прошу об этом, — сказал Гильем, — клянусь богом'. Итак, они направились к замку Льет. И когда они прибыли в замок, их очень хорошо принял там эн [191] Роберт Тарасконский, который был мужем госпожи Агнесы, сестры госпожи Маргариты, и сама госпожа