покинувший Москву за несколько дней до ее фактический сдачи, снова оказался в выигрыше, так как остался непричастен к действиям соправителей, имевшим столь печальные последствия для страны.
Глава пятая
В борьбе за шапку Мономаха
Какими тяжкими испытаниями ведет Бог Россию к самосознанию, к уразумению источника бед и зол, ее терзающих…
Украденное ополчение
Заключая в августе 1610 года соглашение с гетманом Жолкевским, московское правительство стремилось тем самым дезавуировать февральский договор между поляками и тушинцами, перехватить у последних инициативу. Но воровские бояре давно обжились в лагере Сигизмунда III, успели заслужить расположение короля, который, став в Москве хозяином положения, не церемонясь, отодвинул «Семибоярщину» на обочину политической жизни. «Хорошего» гетмана Жолкевского сменил «плохой» гетман Александр Гонсевский. Под начальство командующего оккупационным гарнизоном перешло и стрелецкое войско. Поляки поставили верховодить Русью правительство «тушинцев» М. Г. Салтыкова, князей Ю. Д. Хворостинина и В. М. Масальского, дворян Н. Вельяминова и И. Безобразова и прочих, подчас самых худородных людишек, вроде кожевенника Федьки Андронова.
Расположившись на вершине власти, новоявленные правители державы принялись неутомимо доносить друг на друга своим хозяевам. Так Андронов горько жаловался Льву Сапеге на Салтыкова: «Надобно воспрепятствовать, милостивый пан, чтоб не раздавали без толку поместий, а то и его милость пан дает, и Салтыков также листы дает на поместья; а прежде бывало в одном месте давали, кому государь прикажет; и я боюсь, чтоб при такой раздаче кто-нибудь не получил себе богатой награды за малые заслуги». Салтыков не оставался в долгу и «сигнализировал» тому же литовскому канцлеру о проступках своего коллеги Андронова: «Много казны не в недоборе, потому что за многих Федор Андронов вступается и спускает, для посулов, с правежу; других не своего приказа берет себе под суд и сам государевых денег в казну не платит»{1}.
Позже региональное «воровское» правительство под руководством И. М. Салтыкова образовалось в Новгороде. И здесь тон задавали самые одиозные представители тушинского и калужского дворов: «дворецкий» князь Семен Звенигородский, «стольник» князь Федор Черный Оболенский, дьяки Петр Третьяков и Денис Сафонов. Первое сборище коллаборационистов прикрывало военную диктатуру поляков, второе — шведов. «Ворята» дорвались до власти и без помощи Вора, значительная часть прежних сторонников «царика» в его услугах давно уже не нуждалась. Он оказался никому не нужен и потому обречен. В декабре 1610 года второго Лжедмитрия, некогда неведомого арестанта из городка Пропойска, затем властелина половины России, зарезали на охоте собственные телохранители.
Но России это уже помочь не могло. Красивая конструкция с православным царем Владиславом, Думой и Земским собором на вершине так и осталась на бумаге. Но очень многие в России продолжали горячо верить в то, что королевич вот-вот прибудет на свой престол и на русской земле восстановится порядок. И не стоит обвинять наших предков в наивности: на тот момент измученному пятилетними потрясениями россиянину призвание Владислава представлялось наиболее очевидным, реальным, да и, наверное, единственным выходом из Смуты. О притягательной силе этой иллюзии можно судить по «Новой повести о преславном Российском царстве», составленной в самом конце 1610 года.
Неизвестный автор уверен, что королевич способен стать подлинным православным государем: «И нам бы его, по нашему закону, аки новородити, и от тмы невъдения извести, и, аки слепу, светь дати, и на великий престол возвести, и посадити, и скипетръ Российскаго царства вручити… И тех бы врагов нашихъ и губителей от нас съ царствующего града и изо всея нашея земли вон выслати и выгнати, аки злых и гладных волковъ, в свою их проклятую землю и веру…» Сигизмунда автор повести именует «супостатом и врагом» и даже противопоставляет короля его сыну Владиславу. Известный в Москве только понаслышке, гипотетический монарх не только должен стать царем, но и возглавить освободительное движение… Судите сами, насколько велико стремление автора и немалого числа его единомышленников выдать желаемое за действительное{2}.
Москвичи окончательно распрощались с иллюзиями к весне 1611 года. Не осталось больше сил — ждать прибытия Владислава, надеяться на восстановление порядка, терпеть бесчинства поляков и их русских приспешников. В марте в городе вспыхнуло восстание, военным руководителем которого стал князь Дмитрий Пожарский. Чтобы сломить сопротивление патриотов, поляки по совету Михайлы Салтыкова подожгли город. В это время к столице подходило войско, которое впоследствии историки окрестят первым земским ополчением. Термин представляется верным лишь по формальному хронологическому признаку: оно предшествовало ополчению, во главе с Мининым и Пожарским, освободившему Москву осенью следующего 1612 года. Между тем различия между двумя этими формированиями носят принципиальный характер.
В исторической литературе принято разделять три элемента так называемого «первого ополчения»: «земский» — его возглавлял Прокопий Ляпунов, «казачий» — атамана Ивана Заруцкого, и «тушинский» — воровского боярина Дмитрия Трубецкого. Что за человек встал во главе земцев? В те годы, когда измена почти перестала считаться чем-то предосудительным, предводитель рязанского дворянства Прокопий Ляпунов проявил прямо-таки незаурядный талант предателя. Изменил вместе с прочими Годуновым под Кромами, стакнулся с Болотниковым, изменил ему, стал служить царю Василию, принимал от Шуйского благодеяния, затем принял деятельное участие в его свержении, энергично поддерживал крестоцелование Владиславу, даже поставлял из Рязани продовольствие для польского войска, и вот, наконец, обернулся горячим патриотом, жаждущим освободить Москву от иноземцев.
Под начальством Ляпунова собрались ратники из Нижнего Новгорода, Ярославля, воеводы, стремившиеся к восстановлению государственного порядка, но земский элемент со временем неумолимо растворялся в казацко-воровской вольнице, вожди которой преследовали цели прямо противоположные земским, а именно, пользуясь случаем, вкусить славы, власти и богатства. И повинен в этом в первую очередь сам Прокопий, призвавший в ополчение всех разбору. Ляпуновских призывников И. Е. Забелин характеризует следующим образом: «Кроме холопов здесь были всякие воры, ерыжные и зернщики, и все это безыменное, гулящее, одним разом приобрело свободное имя казаков и наполнило таборы Заруцкого и Трубецкого»{3}.
Крайне опрометчиво придавать этой компании патриотическое направление только на том основании, что триумвират выступил против засевших в Москве жолнеров гетмана Гонсевского и его подопечных из правительства Салтыкова-Андронова. По сути дела, весной 1611 года в окрестностях столицы произошло столкновение двух конкурирующих группировок тушинского лагеря. Первые в свое время порвали с Вором и переметнулись к Сигизмунду, вторые остались вместе с «цариком» и, как оказалось, поставили не на ту карту. Первые с помощью польских войск дорвались до власти и получили карт-бланш для безнаказанного грабежа целой страны; вторые почувствовали себя обделенными и решили, что настало время реванша. Так называемое «первое земское ополчение» — не более чем попытка предводителей калужского воровского двора поквитаться с недавними более удачливыми соратниками по Тушину под прикрытием национально- освободительных лозунгов. Что касается Ляпунова, то было бы странно, если бы Прокопий, не упускавший возможности вмешаться в любую мало-мальски значимую политическую заваруху (первый раз это произошло аж в 1584 году после смерти Грозного), на этот раз остался в стороне.
«Земский» статус ополчения также был украден. Первыми под Москвой появились именно земские
