государственные должности. В 1447 году права феодалов закреплялись новыми обширными «привелеями».
Если бы западнорусские князья отказались от православия, нет сомнения, что они вошли бы в элиту Речи Посполитой наравне с Радзивилами, Сангушко и другими могучими магнатами. Яркий тому пример — князья Вишневецкие. Как и у восточных соседей, в Литве административные функции от удельных князей постепенно переходили к государевым наместникам, но переезд в Москву никаких особых выгод в плане расширения властных полномочий выезжанам не сулил. Никакого роста привилегий в Московской Руси не отмечалось. Напротив. Как отмечает В. Б. Кобрин, уже к середине XIV века власть великого князя по отношению к своим боярам была достаточной для того, чтобы конфисковать у опального боярина владение и не возвращать его даже после примирения. При Иване Васильевиче князьям запрещалось передавать свои вотчины кому бы то ни было без ведома великого князя. Следует признать, что верность Православной церкви и осознание того, что Москва по праву претендует на роль собирателя русских земель, являлись главными причинами, побуждавшими западнорусских князей искать покровительства московского государя.
Не всегда судьба выезжан на московской службе складывалась благополучно. Князь Иван Лукомский в 1473 году выехал в Москву. Двадцать лет спустя его казнили за участие в заговоре против великого князя Ивана Васильевича. По оговору Лукомского другого служилого князя — Федора Бельского — обвинили в намерении вновь уехать в Литву, его арестовали, сослали в заточение в Галич, а владения конфисковали. Лишь через четыре года (в 1497-м) Бельский был освобожден и, как ложно оговоренный, осыпан великокняжескими милостями: Иван III в качестве своеобразной морально-материальной компенсации за незаслуженное наказание женил его на племяннице — княжне Анне Васильевне Рязанской. Но прискорбные случаи, вроде казни Лукомского или опалы Бельского, не остановили ни Трубецких, ни Глинских.
Были и те, кто из Москвы бежал в Литву. Но, во-первых, это были прямые мятежники против государя, вроде удельного князя Ивана Можайского, а во-вторых, никогда им не удавалось перейти на службу со своими вотчинами. На новой родине они не занимали высших воеводских и административных постов, и весь смысл их пребывания в Литве сводился к планам реванша и пестованию заговоров. Никому из московских эмигрантов не удалось закрепиться в литовской элите.
Великий князь не зря привечал знатных перебежчиков. Приток эмигрантов из Литвы способствовал резкому усилению военного потенциала Москвы, отмеченному еще в середине XIV века. Это усиление можно проследить на примере трех походов литовского князя Ольгерда на Москву. В ходе первого нападения, имевшего место в 1368 году, москвичам не удалось организовать достойный отпор противнику — не узнали своевременно о подходе литовцев, смогли собрать только сторожевой отряд, который был разгромлен. Ольгерд беспрепятственно подошел к Москве, но не осмелился штурмовать недавно отстроенный каменный Кремль. В 1370 году Ольгерд уже столкнулся с успешной обороной Волока Ламского, к югу от Москвы великий князь успел собрать внушительную рать, которая стала угрожать войску Ольгерда с фланга и вынудила его отступить из московских пределов. В 1373 году московское войско и вовсе разбило передовой отряд Ольгерда и тверичей, после чего враждующие стороны посчитали за благо разойтись с миром.
Вклад литовских выезжан в военное усиление Руси вполне объясним, ведь москвичи до недавнего времени получали боевой опыт лишь в карательных походах против соседних княжеств, в то время как литовцы сражались и с крестоносцами и с ордынцами, а, значит, имели возможность перенимать их тактические приемы и заимствовать вооружение. При Дмитрии Ивановиче значительно выросло постоянное ядро русского войска — «двор», изменилась организация, тактика и вооружение русского войска. В более позднее время мы находим в летописи указание на заимствование москвичами новшеств из литовского военного арсенала. Так, в 1436 году на службу Москве перешел князь Иван Друцкий, который «изрядив свой полк съ копьи по литовски; такое же и вси прочии полци князя великаго изрядишася по своему обычаю вскоре». Наконец, переход на службу московского государя с землями, усиливая экономический и демографический потенциал Москвы, одновременно ослаблял ее врага — Великое княжество Литовское.
Как показали С. Б. Веселовский и Л. В. Черепнин, служилые князья показали себя решительными сторонниками объединительной политики великокняжеской власти, хотя их представления о путях ее осуществления не всегда совпадали с намерениями Ивана III. Лояльность к государю подкреплялась материальной зависимостью от его расположения. Часть служилых князей (Гедиминовичи и Звенигородские) ранее не имела никаких поземельных связей в Московском княжестве, поэтому их благополучие всецело зависело от воли великокняжеской власти, а другие (Стародубские, Оболенские), хотя и были связаны со своими исконными владениями, но могли их сохранять только при прямом покровительстве могущественного московского сюзерена.
Понаехали тут!
Если московские государи с радостью принимали на службу служилых магнатов, то в великокняжеском окружении к вновь прибывшим вряд ли относились с симпатией. К правлению Ивана Калиты относится начало такого явления как местничество, которое в значительной мере явилось реакцией на резко изменившуюся ситуацию в иерархии служебных отношений. Московские князья, чтобы привлечь к себе знатных и богатых выходцев, давали им при своем дворе первые места; но чтобы дать первое место пришельцу, нужно было отнять его у другого старинного боярина, понизить его, а вместе с ним понизить всех прочих бояр, занимавших места под ним. Перестановки в высших эшелонах власти стали постоянным явлением. Лишь только бояре усядутся, уладятся местами и службой, новый знатный пришелец урядится с князем «в ряд и крепость возьмет», «заедет», сядет выше многих старых служак и спутает установившийся распорядок мест.
Основанное на прецедентах местничество было призвано сохранить для представителей родовитых семейств положение в правящей верхушке, достигнутое их предками. Но приток выезжан неминуемо оттеснял старожилов двора на более низкие ступени придворной лестницы. Роман Алферьев (Нащокин), местничая с князем Василием Мосальским, упирал на то, что «Нащокины вечные холопы московских царей». В. Б. Кобрин, рассказывая об этом споре по поводу «невместного назначения», отмечает, что при разборе конфликта преимущество должны были получать те, кто служил московскому государю раньше. Но в таком случае прибывшие из Литвы князья никогда бы не обошли старые боярские фамилии. И аргумент Нащокина в споре с Рюриковичем Мосальским — довод слабого.
Приезжие основательно потеснили старомосковских бояр, верой и правдой служивших потомкам Калиты. Безусловно, большинство выезжан, Рюриковичи или Гедиминовичи по крови, по происхождению стояли выше и иных удельных князей Северо-Восточной Руси, и старожилов великокняжеского двора. А. А. Зимин обращает внимание, что, сохранив за слугами часть старых привилегий в их вотчинных землях… московское правительство поставило их формально выше старомосковского боярства. Так, князья Одоевские стали выше Бутурлиных и многих других старинных фамилий московского боярства в силу одного из… правил московского родословного распорядка, потому что в конце XV века эти князья пришли в Москву прямо со своего удела.
Но уступать насиженные места никому не нравилось. Первое открытое столкновение «аборигенов» и «выезжан» случилось в 1332 году в княжение Ивана Калиты, когда в Москву из Литвы прибыл киевский выходец Родион Нестерович и первый московский боярин Акинф Гаврилович Шуба, оскорбленный почетом, оказанным приезжему боярину, «не желая быть под Родионом в меньших», перешел на службу к тверскому князю.
Следующий местнический по своему обличию конфликт произошел при Дмитрии Донском, когда представитель Гедиминовичей Боброк-Волынский оттеснил от первенства в Думе старомосковский клан Вельяминовых. Ивану Вельяминову, лишившемуся карьерной перспективы при дворе московского государя, пришлось бежать в Орду. По замечанию Р. Г. Скрынникова, «он представлял ту часть московских правящих кругов и населения, которая крепко держалась за старину и пыталась любой ценой избежать кровопролитного столкновения с Ордой».
В 1408 году приехал в Москву внук Гедимина литовского князь Патрикей. Сын его Юрий женился на
