— Верхом ездить умеешь? Нет? Это плохо! Ну да ничего, надо будет, научишься!.. — сказала Пашка. — Эх, вот беда: дороги на Рязань я так и не узнала. Но ничего! Мы все же пойдем. Они все прямо поехали — мы направо возьмем. А теперь слушай. Мы оба с тобой — пахолики пана Ходзевича. «Что такое пахолики?» — ты спрашиваешь. Это — слуги, а потом они жолнерами делаются. Ты — Петрусь, я — Антусь. Запомни это и не сбивайся! Едем мы будто из Калуги в Рязань, посланные самим Сапегой к Ляпунову. Поняла? При нас писем нет. Так вот в чем дело: напали на нас здесь шиши… шиши — это русские молодцы, что по лесам бродят и поляков изводят, — и отняли у нас письма, а нас отпустили. Поняла?
Ольга кивнула головой, но Пашка заставила ее повторить свой вымысел. Княжна исполнила это.
— Так! А теперь поедем на дорогу. Смотри, уже вечереет! — Пашка встала и подошла к погребцу, вделанному в стену. Там она нашла хлеб, мед и бочонок пива, но когда выставила все на стол, то ни она, ни Ольга не могли ничего съесть. — Плохо, ну да и натощак доедем! Идем! — решительно сказала она.
— А солдаты? — спросила Ольга.
Пашка усмехнулась.
— Они спят в сарае; их и пушкой не разбудишь. Ну, пойдем!
Они вышли на двор. Пашка выбрала двух коней и быстро оседлала их, потом вывела за ворота других двух и ловко ударила их по спинам саблей. Кони заржали, вскинули ногами и быстро помчались по дороге назад, к Калуге.
— Не поймают! — сказала Пашка, возвращаясь на двор, и обратилась к княжне: — Ну, садись!
Она подсадила Ольгу, села сама, и они выехали из ворот.
— Подожди немного, — сказала тогда Пашка и вернулась назад. Сойдя с коня, она прошла к сараю, где сидел связанный и раздетый пахолик, и обратилась к нему: — Ну, пойдем со мной, молодец!
Пахолик послушно поднялся.
Пашка провела его в горницу, где они сидели раньше, и посадила его за стол.
— Вот тебе нож, — сказала она. — Ты потом перережь им веревку. Руки я развяжу тебе, а ноги оставлю связанными. Вот тебе еды тут на все три дня. Сиди и жди своего пана! Он приедет, ты ему все и расскажи! А теперь прощай! — Она развязала ему руки, вышла из горницы и быстро захлопнула дверь, закрепив снаружи защелку. — Теперь в путь, — сказала она, — до первой деревни, а там расспросим, как нам на Рязань пробираться.
Глава XII
Приключения Ходзевича
Без остановки скакал пан Ходзевич под Смоленск. Быстрая езда разогнала его тревожные думы и словно развеселила сердце. Он верил, что наступит миг, когда Ольга полюбит его, узнав его великодушное шляхетское сердце, причем в достижении этого твердо надеялся и на беспутную Пашку. Веселый и радостный, он подъехал к первым аванпостам польского лагеря. Начальник пикета, молодой офицер, остановил его и сказал:
— День добрый, пан! Куда и откуда?
Ходзевич остановился.
— От его мосци, князя Яна Сапега, из Калуги, к патеру Мошинскому! Не скажет ли пан, как проехать к нему?
— Непременно, пан! — вежливо ответил молодой офицер. — Может, пан после зайдет к нам выпить венгерского да рассказать новости? Нас четверо в палатке. Позвольте быть знакомым: Ржевский, поручик в хоругви полковника Струся!
Ходзевич поблагодарил его. Поручик Ржевский позвал жолнера и велел проводить отряд. Ходзевич поехал.
Образцовый порядок, царивший в лагере, понравился ему. Длинными, ровными рядами стояли деревянные бараки, позади которых тянулись коновязи; то там, то сям высилось знамя начальника, отмечавшее полк. Ходзевич узнал знамена Струся, гетмана Жолкевского, графов Потоцких и выше всех — королевский штандарт с польским орлом; дальше ровным рядом стояли пушки, и кучами подле них лежали ядра; вокруг лагеря был высокий вал и пред ним ров. В отдалении высились толстые стены Смоленска, на которых маленькие, как мухи, двигались защитники и чернели пушки.
Ходзевич проехал почти весь лагерь; наконец показался барак с крестом на крыше. Жолнер проехал мимо него, набожно ударил себя в грудь и остановился подле чистенького домика.
— Здесь! — сказал он и отъехал прочь.
Оставив свой отряд на месте, Ходзевич слез с коня и вошел на крыльцо. Его встретил высокий гайдук.
— К патеру Мошинскому от князя Сапега, — сказал Ходзевич.
Гайдук скрылся и через минуту явился снова.
— Просят в покой! — сказал он и повел Ходзевича в кабинет патера.
Эта комната служила Мошинскому и молельней, и спальней. Навстречу Ходзевичу поднялся из-за стола сам патер. Он был худ и высок; его темные глаза походили на острые шила. Он торопливо дал Ходзевичу благословение и взял от него письмо.
— Прошу пана, — сказал он, указывая на кожаное кресло.
Ходзевич сел.
Патер спешно вскрыл конверт и начал читать письмо. Его лицо то хмурилось, то улыбалось. Потом он сложил письмо и ответил:
— Я должен показать это письмо королю и тогда дам ответ.
— Буду просить, ваше преподобие, послать его со своим человеком. Я остаюсь здесь, служить королю, — сказал Ходзевич.
Мошинский проницательно посмотрел на красивого поручика и произнес:
— Что же, доброе дело! Король будет рад каждому воину. Вы один?
— Со мной тридцать человек!
— Еще лучше! К кому же вы поступите?
— Я присоединюсь к любой хоругви. Думаю, что мне не откажут офицеры.
— Понятно, понятно, — поспешил успокоить его иезуит. — Если хотите, я рекомендую вас гетману Жолкевскому. Это — опытный воин.
Ходзевич поклонился.
— А теперь простите! — поднимаясь, сказал Мошинский. — Я должен быть у короля!
Ходзевич поспешно встал.
Патер протянул ему руку и сказал:
— Где вы будете? Король, наверное, захочет видеть вас!
Ходзевич подумал с минуту и ответил:
— В лагере полковника Струся, у поручика Ржевского!
Патер отпустил его.
Ходзевич вышел смущенный. Хотя он и находился в родственной ему среде, тем не менее у него не было здесь знакомой души. Он сел на коня и, расспрашивая дорогу, направился к бараку молодого Ржевского. Проезжая мимо ставки, у которой развевался штандарт Струся, Ходзевич почувствовал прилив особого уважения. Этот пан Струсь славился среди польских воинов своей исключительной храбростью, уже не раз отличался под Смоленском, и русские трепетали пред его именем. У входа в палатку стоял и сам знаменитый полковник. Богатырского роста, с огромным носом и огромными усами, в камзоле алого сукна и казацких шароварах, он представлял собой тип удалого польского вояки того времени.
Ходзевич поклонился ему.
— Добрый день, рыцарь! — ответил ему Струсь.
Ходзевич подъехал к бараку, занимаемому Ржевским с товарищами, и смело вошел в него. Среди голых стен, увешанных оружием, стояли по углам четыре койки; посредине комнаты был длинный стол, и за ним сидели трое молодых офицеров, торопливо поедая огромного гуся и запивая его вином. Ржевского
