Но теперь она видела, что ошибалась. Его любовные прегрешения не изменили его. Казалось, он забывал о них, как только они заканчивались, и вновь принимал на себя роль пророка и верховного судьи.
– Если вы могли тягаться с Бонапартом, то справитесь и с Талейраном, и с Меттернихом, – сказала она. – Интересно, как Наполеону нравится на Эльбе?
– Говорят, что он доволен, – мрачно отозвался Александр. – Некоторые его гвардейцы последовали за ним в ссылку, и он правит целым островом, как будто это военный лагерь. В сообщениях говорится, что он здоров и в прекрасном расположении духа. Говорю же вам, Екатерина, теперь, когда он побежден, число людей, испытывающих к нему любовь, гораздо больше тех, кто испытывает ко мне благодарность
– Ба! – возразила Екатерина, пожав плечами. – Месяцев через двенадцать о нем забудут, как будто он уже умер. Давайте спустимся вниз и отдохнем. Мне хочется в наилучшем виде предстать перед этими англичанами. А правда, что любовницы принца-регента всегда такого возраста, что годятся ему в матери?
– Мне так говорили. И только от нас зависит, чтобы они убедились в том, что русский царь и Великая княгиня не хуже любой другой королевской семьи мира. Я хочу, чтобы вы выглядели прекрасной, Екатерина. Наденьте бабушкины рубины на приеме в Лондоне! А также наденьте самый элегантный ваш наряд!
– О, я вас не подведу, Александр, – пообещала она. – Не сомневаюсь, что они находят странным, что вы привезли сюда вместо Елизаветы меня.
– Их мнение для меня ничего не значит, – ответил он ледяным тоном. – Я делаю то, что мне заблагорассудится. Я позволю Елизавете прибыть в Вену на Конгресс.
Екатерина ничего не ответила. Она хорошо знала, что говорили о ее брате и о ней самой в Париже; несомненно, в Лондоне они произведут такое же впечатление. Она подняла его руку и поцеловала ее, а он наклонился и поцеловал ее в щеку.
– С вашего позволения, я пойду вниз, – сказала она.
– Я приду через несколько минут. Идите и хорошенько отдохните, сестра моя.
Когда она ушла, он облокотился о поручни корабля и стал смотреть в море.
Александр возненавидел Лондон. Он возненавидел принца-регента и членов английского двора, а его сестра довела эту его неприязнь до взрывоопасной точки. Екатерина умудрялась заводить врагов повсюду, куда бы ни приезжала. Государственный визит был лишен своего блеска в результате ее оскорбительного поведения по отношению к любовнице принца-регента леди Хертфорд, женщине средних лет; ее огромного высокомерия; ее необузданного язычка. Екатерине Лондон показался маленьким, некрасивым и нелепым по сравнению с роскошью Санкт-Петербурга и огромными царскими дворцами; она посчитала англичан холодными и лишь снисходящими до такой важной персоны, как ее брат, а английских леди – робкими и некрасивыми по сравнению с собой.
Ей не нравился Каслриг, и она из кожи вон лезла, чтобы оскорбить Меттерниха, также находившегося в это время в Лондоне с визитом. Куда бы она ни направлялась, везде она обнародовала свое мнение и точку зрения. Брат и сестра вместе посетили ряд балов и банкетов, проводившихся в их честь, вызывая толки своими близкими отношениями и полным пренебрежением к официальному протоколу. Регент держал себя вежливо по отношению к царю, он чувствовалось, что у него сложилось то же впечатление, что и у короля Франции Людовика; он считал этого русского варваром, которого нужно всячески ублажать.
Александр ощущал это с чувством все возрастающей ярости. На голову выше большинства английских придворных, он нависал над маленьким толстым принцем, стараясь под маской своего очарования скрыть гнев. Что касается молоденьких и хорошеньких английских леди, то среди них он имел успех; но с политической точки зрения визит являлся провалом, и он сам это понимал. Меттерних, в любых условиях остающийся изысканным придворным, завоевывал свою популярность за счет царя и Великой княгини.
Он победил Наполеона, напоминал себе Александр вновь и вновь, в этом и заключалась его награда! Двадцать шестого июня он выехал из Дувра, чтобы вернуться в Россию до открытия Великого конгресса в Вене, который должен был определить судьбы мира.
Он прибыл в Вену в сентябре, готовый к такой же решительной схватке со своими бывшими союзниками, какая была у него с Наполеоном.
18
Конгресс начал свою работу в Вене первого октября 1814 года в атмосфере общественного блеска, столь напоминавшего зенит славы Наполеона. Вена была переполнена, переполнена королями, принцами, членами царских фамилий, аристократами из всех стран Европы; огромным дипломатическим штатом союзных держав, атташе, конюшими, секретарями и шпионами, а также авантюристами обоего пола. Все модное европейское общество устремилось в Вену, чтобы самим увидеть, как великие державы будут улаживать свои дела, чтобы ближе познакомиться с такими знаменитыми людьми, как Александр, Меттерних, Талейран.
Талейран был вновь министром иностранных дел, кому доверили миссию спасти то, что он сможет, для своей побежденной страны. Доверил ему эту миссию король, который недолюбливал его и дал это поручение, чтобы избавиться от него при Дворе. Русские и пруссаки были едины в своих требованиях – Польша для России, а Саксония для Пруссии.
Меттерних и Каслриг выслушали их предложения и решили, что им не сыскать лучшего союзника в борьбе с бывшими союзниками, чем министр иностранных дел Франции.
Талейран в полной мере воспользовался завистью и разногласиями, царившими между Австрией и Англией и жестоким русским деспотом, кто вскоре начал подкреплять свои требования угрозами войны в выражениях, тревожно напоминавшими Наполеона.
Между Англией, Австрией и Францией был подписан секретный договор, в нем они обязались оказывать взаимную военную поддержку, в случае, если русско-прусские требования слишком далеко зайдут. То положение, занимаемое на данной конференции Талейраном, ничем не напоминало о поражении, которое понесла его страна, и уже к началу 1815 года Александр почувствовал барьер, воздвигаемый его союзниками между ним и его честолюбивыми замыслами. Это произвело на него поразительное воздействие. Не осталось и следа от его знаменитой мягкости очарования; вместо этого он кричал и бесновался. Однажды, после особенно изматывающих переговоров, он пригрозил выбросить Меттерниха из окна.
Только вмешательство австрийского императора предотвратило вызов царем на дуэль графа. Меттерних за спиной царя насмехался над его варварскими манерами и продолжал мстить за нарушенное обещание русских не реставрировать династию Бурбонов. Александр разрушил все надежды австрийцев на власть; теперь же граф так же поступит и с ними. «Царь продемонстрировал себя никем иным, как варваром, – утверждал Меттерних в беседе с французским и английским министрами. – Он приписывает победу над Наполеоном исключительно себе, как будто Англия с Австрией в этом не принимали никакого участия! А это равносильно трагедии, понеси их страны такие жертвы с целью освобождения Европы от тирании Бонапарта только для того, чтобы она попала под власть Александра и его приверженцев – пруссаков. Как Россия, так и Пруссия показали себя как агрессивные страны, которым нельзя доверять. Их наглость не только дерзка, но и несправедлива…»
Эти первые месяцы 1815 года стали для Александра беспокойными и несчастливыми. В Вене к нему присоединилась императрица Елизавета. Не встречавшись до этого почти два года, они отделились друг от друга и пошли каждый своим путем. Елизавета, как только могла, избегала балов и банкетов, чаще оставалась в своих апартаментах в Хофбурге, в то время как город был охвачен бурным и разгульным весельем. Когда ей все же приходилось сопровождать Александра на официальных приемах, они с достоинством играли свои роли: красивый тиран, чья улыбка смягчалась, только когда он обращался к женщинам, и его величественная жена, драгоценности которой были предметом пересудов в Вене.
После этого они расставались, и Елизавета попадала в объятия своего давнего любовника Адама Чарторицкого. Адам состоял в штабе Александра на Конгрессе. С момента их последней встречи с Елизаветой прошли многие годы, за этот период оба изменяли друг другу; но их взаимная страсть вспыхнула с новой силой, хотя раздували ее теперь не страсти, а чувства.
И Елизавета, и ее любовник были несчастны, но Адам просто из себя выходил по мере того, как его надежды на свободу Польши таяли с каждым высказыванием Александра. Его старый друг опять надул его,
