— Значит, с немцем скоро будет мир? Дай-то господи! — обрадовалась Марфа Сил овна.
— Не совсем мир, — вмешался Крупович. — Чтобы защитить Петроград от наступающих немецких частей, объявлена общая мобилизация рабочих, и сегодня проводится день Красной гвардии: собираем силы для отпора немцам…
— Не пойму я вас — войны не хотим, а рабочих на войну мобилизуем… — пожала плечами Марфа Силовна.
— Мы предлагаем немцам заключить мир, а они не хотят. Наступают по всему фронту, надеются захватить Петроград, — пояснил Блохин. — Чтобы защитить город, и приходится объявлять мобилизацию рабочих. Владимир Ильич ясно объяснил, что без передышки мы не сумеем сохранить Советскую власть, что мириться с немцем надо во что бы то ни стало. Поднялись на нас враги извне и изнутри. Волей-неволей приходится заключать грабительский, унизительный, пусть распохабный, но все же мир. Надо сначала в своем доме порядок навести, окрепнуть немного, сил набраться…
— Пока еще Советская власть наберется сил… — заметил Семенов. — До того, времени мы все ноги протянем.
— Очень даже вы ошибаетесь, Лаврентий Максимович, — живо отозвался Крупович. — Советская власть семимильными шагами распространяется по стране. Киев в руках Советской власти. Рада бежала. На Дону сорок шесть казачьих полков восстали против Каледина, и его песенка спета. В Оренбурге победила Советская власть. Главарь уральских белоказаков Дутов разбит и бежал. В соседней Финляндии положение рабочего правительства быстро укрепляется. Белая гвардия бежит на север. За границей тоже дела идут на подъем: в Германии правительство дышит на ладан, в Берлине забастовки и создан Совет рабочих депутатов. Не сегодня завтра Карл Либкнехт выйдет из тюрьмы и станет во главе революционного правительства Германии. В Вене тоже образованы Советы рабочих депутатов.
— Так-то оно так, но мы по-прежнему сидим на четвертушке хлеба в день, — вздохнула Марфа Силовна.
— К нам в Питер прибыло несколько эшелонов с хлебом, — выкладывал свои новости Прахов.
— Хорошо, если так, но пока мы этого не видим, — с сомнением проговорил Семенов. — Где он, тот хлеб?
— У нас в Союзе социалистической молодежи выступали делегаты, приехавшие из Бреста. По их словам, как только узнают немецкие солдаты, что мы войны не ведем, сами перестанут воевать, — горячо проговорила Рая.
— Здорово вам мозги закрутили! — Блохин прищурил глаза. — Не пойдут, воевать не станут! А немец взял да и пошел забирать наши города и села!.. Немцы еще вполне боеспособны, я был в Бресте на переговорах, знаю.
— Как вы думаете, товарищ Петров, смогут наши рабочие красногвардейцы воевать с немцами? — спросил Прахов.
Инженер задумчиво провел рукой по безусому лицу.
— Я полагаю, что отряд Стального завода сумеет дать отпор даже регулярной части немцев, — ответил он. — Военная подготовка рабочих шла довольно успешно, пока не появился этот демагог — матрос Фомин. О боевой подготовке он имеет смутное представление, а шуметь горазд, — с раздражением продолжал Петров.
— Откуда к нам попал этот Фомин, Маркел Яковлевич? — спросил Крупович.
— Прислан из районного штаба Красной гвардии на должность инструктора по военному обучению.
— Тоже из «леваков», агитирует против «позорного» мира и за «революционную» войну. Голыми руками зовет бить вооруженного до зубов немца, — возмущенно проговорил Крупович.
— Надо будет приглядеться, что за птица к нам залетела, — пометил что-то себе в записной книжечке Прахов.
За разговором гости незаметно покончили с ухой и жареной рыбой. Марфа Силовна подала морковный чай. Прахов с удовольствием отхлебнул из стакана.
— Зашел я вчера к себе, а там грязно, темно и холодно, — снова заговорил он. — Дочка-то с мужем уехали в деревню спасаться от голодухи, сын где-то пропадает, дом совсем заброшен. А я оказался бобылем, в полном одиночестве. Сплю где попало, когда ем, а когда и вовсе не ем по нескольку дней. Одна забота — как бы выполнить все поручения Смольного.
— Жениться вам надо, Маркел Яковлевич. Человек вы не старый, из себя видный… С покойницей своей четверть века прожили душа в душу, значит, человек вы семейный, а не ветрогон какой, — заговорила Марфа Силовна.
— Кто же за такого непоседу, как я, замуж пойдет? — засмеялся Прахов. — Особенно сейчас. Женщины любят, чтобы мужья и дети были при них…
В передней раздался резкий звонок.
— Кого это еще бог послал? — забеспокоилась Марфа Силовна.
Рая поспешила открыть дверь.
— Прахов здесь? — спросил охрипший мужской голос.
— Здесь. А вы откуда узнали? — удивилась Рая.
— Соседи видели, как он с Круповичем к вам зашел.
— Никак, Орехов с Войковым вернулись из Смольного? — догадался Прахов.
В комнату вошли двое молодых людей в длинных, до пят, кавалерийских шинелях, подпоясанных ремнями с подсумками для патронов. У обоих в руках кавалерийские карабины.
— Здравствуйте, — кивнул Орехов — высокий шатен, с умным волевым лицом. — Мы прямо из Смольного к вам, товарищ Прахов. Есть секретное дело!
— Раз дело секретное, значит, надо идти на завод. Того и гляди, из Смольного позвонят. Пошли, Яков Станиславович. Благодарим хозяев за хлеб да соль, — поднялся из-за стола Прахов.
За ним встал и Блохин.
— Мне тоже надо к себе. Под Нарвой встретимся.
Поднялся и Крупович. Через минуту в передней хлопнула дверь.
— Большие, видно, дела затеваются вокруг Петрограда, коль из Смольного прямо на завод распоряжения присылают, — заметил Семенов.
Откуда-то издалека донесся прерывистый унылый рев заводского гудка. К нему присоединился второй, третий. Резко загудели паровозы.
— Раиса, выйди во двор, послушай, где гудят, — произнес Семенов.
Девушка бросила взгляд на Петрова и торопливо накинула шубку. Инженер схватил шинель и выбежал из комнаты вслед за Раей.
— Тревожно у меня на сердце. Вдруг немец заберет Петроград! — вздохнула Марфа Силовна, прижимаясь плечом к мужу.
— Того быть не может, мать, чтобы немцу отдали Питер, — уверенно ответил старый фельдшер.
Совсем близко раздался знакомый резкий гудок.
— Наш, Стальной! — тревожно выкрикнул Семенов, вскакивая со стула.
Когда Рая и Петров вышли на улицу, мглистый морозный воздух, казалось, дрожал от тревожных гудков. Они доносились сначала откуда-то издалека, затем были подхвачены ближними заводами. Гудел «Треугольник» на Обводном канале, за ним паровозы Балтийской и Варшавской железных дорог. Затем тревожные гудки перебросились на Нарвскую заставу, на Охту, Выборгскую и Петроградскую стороны, Васильевский остров, в Гавань. Весь огромный город наполнился тревожным гулом. На улицы выбегали встревоженные люди, с минуту прислушивались к гудкам и скрывались в домах. Хлопали двери, форточки, трещали телефоны… Город зашевелился, как встревоженный муравейник.
— Мне даже жутко, Аркаша! Случилось что-нибудь очень страшное, коль так встревожились все заводы, — зябко передернув плечами, проговорила Рая.
— Что именно произошло, сказать трудно, но надо быть готовым ко всему. Смотри, как забеспокоился народ, — со сдержанной тревогой ответил инженер.
По тротуарам торопливо бежали к трамвайным остановкам рабочие с винтовками за плечами, перепоясанные пулеметными лентами. Их напутствовали взволнованные жены, совали в руки кульки с
