прав. Молодым человеком Свердлов казался таким же преданным делу советского строя, как и она сама, и только после нескольких лет совместной жизни она стала подмечать в нем скрытый цинизм. Это огорчало ее, она спорила, упрекала, конечно, очень мягко; увещевала, как и должно быть между разумными людьми, когда возникают разногласия. А он в ответ только смеялся и тут же начинал стягивать с нее платье.
Его ум был устроен так, что всегда стремился проникнуть в суть всего; Федор утверждал, что это качество дает ему гигантское преимущество в работе. Елену тревожило то, как далеко он заходил, сомневаясь в вещах, которые следовало принимать на веру автоматически. Он сделал блестящую карьеру, был честолюбив и не слишком разборчив в средствах, но в его поступках не было и намека на чистую и абсолютно бескорыстную преданность, которой было подчинено все существование его жены. Она работала в такой области медицины, где женщина-врач подвергалась большим эмоциональным перегрузкам. Она работала с детьми. Больными, неизлечимыми, отсталыми детьми, отдавая им все свое умение и не позволяя ни личным чувствам, ни материнскому инстинкту влиять на свои действия. Она спасала жизни, и бывали случаи, сознательно подписывала смертный приговор. Иррациональность в поведении была ей незнакома, все разумные требования она принимала безоговорочно. Его желание иметь детей и взять ее с собой в Америку казалось ей неразумным, и она отказала. А теперь, по словам ее старого друга Томарова, он поддался западному влиянию. Человек, которого направляли в Венгрию для участия в подавлении восстания, теперь стал сторонником компромисса с Западом — он ссылался на Китай, чтобы обосновать идею сосуществования с капиталистическим миром. Томаров пояснил, что уже два года генерал Голицын наблюдал, как Федор работает в этом направлении, открыто подрывая моральное состояние в своем подразделении посольства и распространяя столь же пагубное влияние на русские политические круги. Только благодаря тому, что опаснейшие либеральные настроения в центре теперь пресечены, а их сторонники убраны со сцены, старый генерал взял на себя смелость сообщить об этом и разоблачить своего начальника.
Свердлов регулярно писал ей, она отвечала письмами, полными новостей о своей работе, расспросов о друзьях в посольстве и описаний событий в Москве. Она никогда не задавала вопросов об Америке, ей не хотелось слышать ничего хорошего об этой стране, а она знала, что, верный своей безответственности, он обязательно напишет что-нибудь в таком духе, только чтобы позлить ее. Его работа в Вашингтоне была вне обсуждений. Сначала Елена скучала по нему, ведь они любили друг друга. Во многих отношениях он был сильным человеком, и она восхищалась им. К тому же он был искусным любовником, и только много позже Елена поняла, какой внутренний протест вызывало в ней его умение подчинить ее себе, та власть, которую он приобретал благодаря сексу. Она чувствовала себя униженной. Брак — это социальное и сексуальное объединение двух людей, которое спокойно распадается, как только один или оба партнера перестают удовлетворяться им. Ее обижало и в то же время удивляло то, что он присвоил себе верховенство в этой сфере их отношений. В этом она видела угрозу своей независимости, она чувствовала это инстинктивно и противилась его власти. Никто на свете не заставит ее бросить работу в клинике или как-то ограничить ее заботой о детях, которых ей не хотелось иметь. Какое право имеет он требовать от свободного и равного партнера подчиниться неудобным для нее последствиям того, что с ней делают в постели! Она отпустила его в Вашингтон и через несколько месяцев, привыкнув к новому положению, обнаружила, что без него чувствует себя гораздо лучше. Но при всех этих обстоятельствах предложение Томарова о разводе шокировало ее. С ее мужем все решено. Она не сомневалась в серьезности такого предупреждения. Он попал в немилость, его серьезно подозревают. Его отзовут, а что будет потом — Елена знала слишком хорошо. Свердлова допросят и отдадут под суд.
Спокойно и рассудочно, не допуская, чтобы сантименты вмешивались в ход мыслей, она оценивала ситуацию. Он пошел против партии и народа. В противном случае он не вызвал бы подозрений. Елена не допускала, что могла быть ошибка. Государство всегда право. Если Федору больше не доверяют, значит, ему нельзя доверять. И она не обязана оказывать ему поддержку. Такой поступок означал бы, что она одобряет измену. Тогда и она попадет под подозрение, у нее могут отнять работу, она превратится в изгоя общества, если ее вообще не арестуют и не станут допрашивать вместе с мужем. Это не был страх; защищая свои идеалы, она пошла бы в тюрьму и на смерть. Свердлов перешел на сторону врага. Поэтому можно вполне открыто отмежеваться от него. На столе в гостиной стояла фотография. Та же самая, что и в доме Томарова. На ней они были сняты в день свадьбы. Елена взяла ее, вынула из рамки и разорвала. На следующее утро Григорий Томаров явился в кабинет генерал-майора Ивановского в штаб-квартире КГБ на площади Дзержинского. Дело Федора Свердлова шло своим ходом, и можно было предпринять следующий шаг. С семьей затруднений не будет: его жена подала заявление о немедленном разводе.
— Я знаю Ричарда Патерсона, — сказал Свердлов. Он закурил сигарету и вложил ей в губы. — Почему ты остановилась на нем? Мне это трудно понять!
— Я влюбилась в него. — Джуди откинулась на спинку кресла и затянулась. Она чувствовала себя усталой, но удивительно спокойной. Но она обманывала себя. Русский правильно уловил, что ей очень хочется швырнуть сигарету подальше и залиться слезами. Если она заплачет, это будет хорошим признаком. Слезы лечат — это говорят часто в утешение, и так же часто это далеко от истины. Но для нее слезы были бы благом. Он протянул руку и взял ее ладонь в свою.
— Расскажи мне, что произошло. Чем же он тебя так обидел, если ты даже обратила внимание на меня?
— Я встретила его месяцев восемь или девять назад. После смерти Пэта он был единственным мужчиной, с которым у меня было что-то серьезное. — Она очень коротко рассказала Свердлову, что была замужем, потеряла мужа, который погиб в автомобильной катастрофе. Это, по всей видимости, не интересовало его, и она не стала продолжать. — Мне хотелось отдаться работе и пережить его смерть. Я держала всех на расстоянии и чувствовала себя прекрасно. Потом кто-то из друзей пригласил меня с Нэнси Нильсон — это дочь моего босса — приехать на уик-энд в Вашингтон, и я встретила Ричарда Патерсона. Он позвонил мне в Нью-Йорке и пригласил на ленч.
— И сколько же ушло у него времени на то, чтобы уговорить тебя переспать с ним? — спросил Свердлов. — Он посылал цветы, говорил, что любит?
— Да. — Ответ Джуди прозвучал неуверенно. — Именно так. Ленчи, ужины, телефонные звонки. Наконец он сказал, что ведет с женой переговоры о разводе, и я позволила ему прийти ко мне на квартиру. Я ему верила, Федор. Жены не было здесь, все знали, что она отказалась поехать с ним.
— Тогда вы стали любовниками. Ну, и хорошим он был любовником, тебе нравилось?
— Об этом я не хочу говорить. — Она отняла руку. — Ты рассуждаешь об этом просто отвратительно. Будто я приобрела новую машину. Это было вовсе не так. Говорю тебе, я влюбилась в него.
— Понимаю, — произнес Свердлов. — Прости. Тогда вы расстались?
— Просто случайность, — сказала она. — Самая обыкновенная случайность. Я была в ресторане с приятелем, который знаком с ним, просто знаком, даже не очень близко. Этот мой знакомый и его жена ничего не знали о наших отношениях, и вот приятель говорит, что в Вашингтоне встретил
— Еще бы, — ответил русский. — Значит, любя тебя, он помирился с женой и спал с ней в то же время, что и с тобой? И ты не можешь простить ему, что он тебя дурачил.
— Более того! — с негодованием промолвила Джуди. — Я ему верила! Ни за что не допустила бы этот роман, если бы знала, что жена приедет к нему. Если бы он сказал мне правду, я бы тут же все прекратила.
— Потому-то и не сказал, что знал, как ты поступишь.
Он был в прекрасном положении: очаровательная любовница в Нью-Йорке и жена в Вашингтоне. А тебя по-настоящему обижает именно то, что он занимался любовью с женой и подарил ей ребенка, да? Ведь именно от этого больно?
— Больно от всего, — сказала она. — Можешь понимать как хочешь. Пусть будет гадко, низко, если тебе это нравится, но я так это и вижу! Особенно себя! Мне так жалко эту женщину, она думает, что он с ней
