тужим.
— Вот и плохо, что не тужим! — не выдержал все-таки Александр. Кончай, Саня о Сталине, давай об убийце, — кощунственно предложил Алик.
— Ты сопляк, Алька, сопляк! Я сталинским именем солдат на смертельную атаку поднимал.
— Чуть что — сопляк! — обиделся Алик. — Я не виноват, что не воевал.
Все притихли осуждающе.
Александр вздохнул и заставил себя сказать:
— Извините меня, братцы. Устал.
— Повыпускали уголовников на свою шею, вот и хлебайте теперь горячего до слез, — позлорадствовал Виллен.
— Я, что ли, эту амнистию объявлял?! — непроизвольно повторил слова начальства майор Смирнов.
— Не тех выпустили, не тех! — прокричал Виллен в лицо Александру.
— Каких же надо было выпускать! — поинтересовался тот.
— Ты у Алькиного отца спроси, — каких. Спроси, за что он три года перед войной отсидел.
— Ну, ошибка такая вышла, — все, что мог сказать Александр.
— Может, и с другими такая ошибка вышла?!
— Не может быть, чтобы со всеми ошибка вышла. У нас зря не сажают.
— Зря не сажают, зато зря выпускают, — Алик пошутил, стараясь сбить ненужный накал разговора, но Виллена нельзя было остановить.
— А врачи-убийцы? Где наша героическая орденоноска врач Томащук, разоблачившая агентов империализма? То-то, Саня.
— Так то Рюмин… — начал было возражать Саня, но Виллен вновь перебил:
— Один Рюмин! Ах, злодей! Ты же опытный сыщик! Саня, ты ж понимаешь, что никакой Рюмин за такое дело без высокой санкции не возьмется. Взять персональных врачей всех членов Политбюро! Ай да Рюмин!
— Отстань от меня, Вилька, а? — попросил пощады Александр.
— Лукавишь, майор, сам с собой лукавишь!
— Мальчики, вы очень громко кричите, а дети спят, — укорила Роза. Потом добавила: — И участковый, наверное, где-то рядом бродит.
— Сам участковый! Какая честь! — съязвил Александр.
— Там чудеса, там участковый бродит, оперативник на ветвях сидит, вольно процитировал Пушкина Алик, и все заржали. Добился-таки своего Алик: Виллен угас окончательно и решительно поднялся.
— Мне пора. Спасибо, тетя Роза, за макароны, за чай. Лешка, книги я тебе на днях занесу. С тобой, Алик, мы договорились. А ты, Саня, дави эту мразь уголовную, без жалости дави! — Виллен оглядел всех. — Дядя Яша, до свидания. Привет всем.
И ушел.
— Когда в газетах о деле врачей-убийц напечатали, мне в институте прозвище дали, 'дитя Джойнта' — сообщил Лешка.
— А теперь под какой кликухой проходишь? — поинтересовался Александр.
— 'Ошибка Коминформа' — серьезно ответил Лешка.
Веселый человек Лешка, весь в папу. И ленив в него же. Он единственный из выпуска, кто еще продолжал учиться в институте. Лешка не был вечным студентом, просто он очень долгое время был абитуриентом. Когда он провалился на вступительных экзаменах в первый раз, Вилька и Алик пришли его ободрить. Лешка лежал на кровати и смотрел в потолок. Соболезнования принял, как должное, а на вопрос, что дальше собирается делать, твердо ответил:
— Буду работать.
На робкие попытки узнать, на какой ниве он хочет трудиться, презрительно заметил:
— Вы меня неправильно поняли, я буду работать над собой.
И работал. Вставал, как штык, в шесть утра, делал энергичную зарядку с гантелями, обтирался холодной водой и снова ложился спать. До двенадцати. После обеда отправлялся в историческую библиотеку, где внимательно читал любимого своего Джерома К. Джерома, Дюма-опера, Ильфа и Петрова. Вечером помогал брату Мишке готовить уроки. Пройдя за три года школьную науку еще раз, он вместе с Мишкой поступил, наконец, в неприступный до этого Цветмет.
— Коминформ не ошибается, — возразил Алик.
— Это он в политических вопросах не ошибается, а в еврейском обязательно ошибется, — сказал Яша.
— Ша, евреи! Раскудахтались! — цикнула на Яшу и Лешку Роза. — Причем здесь еврейский вопрос?
— Еврейский вопрос всегда причем, — меланхолически пофилософствовал Яша.
— Заткнись, — распорядилась Роза и спросила: — Как мама, Саня?
— В рейсе.
— А ты все холостым гуляешь?
— Некогда жениться, Роза.
— Хочешь невесту тебе поищу?
— Уж если надумаю, сам выберу.
— Ты у нас такой. Шибко самостоятельный, — зацепил Алик.
Без стука распахнулась дверь, и в черном проеме эффектно замерла яркая пышная жизнерадостная еврейская красотка Соня.
— Ты что, совсем с ума тронулась? — ужасным голосом закричала Роза. Время не знаешь, какое? Ограбят, изнасилуют, что тогда делать будешь?
— Расслаблюсь и буду получать удовольствие, — репликой из анекдота ответила Соня и осторожно сняла шляпу с широкими гнутыми полями. — Пожрать есть что?
— Саня, ты макароны все съел? — спросила Роза.
— Да что ты, там — на роту.
— Разожги керогаз и разогрей макароны.
— Мерси. — Соня повесила пальто, взбила волосы и уселась за стол.
— Чего же тогда на стул плюхнулась?
— С интересным мужчиной хочу посидеть. — Соня повела огненным глазом, улыбнулась, показав идеальные зубы. Розу осенило:
— А что? Бери ее, Саня, пока не изнасиловали.
— Куда это Саня должен меня взять? — надменно полюбопытствовала Соня.
— Замуж, — ответил Александр.
— Так я за тебя и пошла! Мне муж нужен интеллигентный и состоятельный. А ты со своими жуликами совсем огрубел. И что ты можешь мне в этой жизни предложить, кроме пистолета под мышкой? — наглая Сонька встала и двинулась к кастрюле с макаронами. Но на пути ее перехватил Алик, поднял, закрутил, умело обжимая при этом.
— Пусти, дурак, — для проформы потребовала Соня, для проформы же и отбиваясь. Алик поставил ее на пол.
— Тогда за меня выходи, — предложил он. — Хотя не шибко состоятельный, зато до невозможности интеллигентный.
— Так ты же женатый! — обиженно сказала Соня.
— Не имеет значения и не играет роли!
— Мне бывших в употреблении не надо. — Соня еще раз сверкнула пылающим взором и ушла с кастрюлей в коридор — разогревать макароны.
— Да, денек сегодня был… — подвел итог Александр и выбрался из-за стола. — Спасибо, хозяева, за заботу и угощение. Пошли, Алик.
Мир мой, моя Москва. Моя от недоступного Кремля до занюханного Малокоптевского.
Они вышил на горб заасфальтированной проезжей части Малокоптевского.
