систематизирует в уме скудные сведения.
— И уже неделю как мертв?
— Да. Судя по почте. Газеты неделю никто не вынимал из ящика, дворник в пятницу почувствовал смрадный запах.
— А можно его опознать?
— Во всяком случае — не по лицу. Драгоценностей я не видел, да едва ли они и есть. Он, возможно, проходит по нашей картотеке или по картотеке Центральной уголовной полиции. С пальцев наверняка можно получить хорошие отпечатки.
— Ну ладно. В квартире ничего не трогай... впрочем, нет, занеси-ка туда термометр. Попытайся получить как можно больше внешней информации: компании, знакомства, сфера общения, ну да ты знаешь. Начни с дворника. Вызови врача-криминалиста, но так, чтобы к его прибытию я уже был там. Позвони Хярьконену. А я прихвачу Монтонена. Буду через полчаса. Если успеешь, начинай опрашивать соседей. Будем раскручивать. А других происшествий много?
— У меня самого пара вызовов да у Сутелина одно дело.
— И на том спасибо. Да... Харьюнпя... постарайся... не суетись, не мельтеши, особенно там. Хорошо? Ну, привет.
Харьюнпя присел на краешек стула и позволил себе на мгновение расслабиться. Ему стало легче от сознания, что он действовал правильно и верно наметил дальнейшие шаги. Стало легче еще и оттого, что в голосе Норри он уловил перемену — значит, первоначальная досада прошла, хорошо было и то, что Норри выразил готовность принять участие в малоприятной черновой работе. А Харьюнпя знал, что в полиции есть и такие старшие чины, которые, если обратиться к ним за советом, говорят: «Поступайте согласно закону и собственному разумению».
Харьюнпя взглянул на жирную физиономию кота и достал сигарету. Настроение у него изменилось к лучшему: разговор с Норри снял напряжение. Положив трубку, он почувствовал себя как в детстве — так ребенок признается в шалости отцу, а тот, даже не рассердившись, спокойно замечает, что всякое, мол, случается и тут уж ничего не поделаешь. Мысли Харьюнпя обрели ясность. Он понимал, что предстоят трудные, исполненные спешки дни, все отделение будет занято делом Континена, а остальные дела будут лежать в ящиках и дожидаться своего часа. Дни и ночи придется проводить на работе или на месте происшествия, так что домой удастся попасть лишь на несколько часов глубокой ночью. Харьюнпя не без злорадства подумал, как обидится теща, что его не будет послезавтра на дне ее рождения, и одновременно почувствовал удовлетворение оттого, что последующие ночные дежурства, хочешь не хочешь, перейдут к работникам других отделений.
Харьюнпя позвонил Хярьконену. Телефон успел звякнуть лишь дважды, как Бык-Убивец испуганно откликнулся:
— Хярьконен!
— Это Харьюнпя. Извини.
— Что случилось? Что произошло... сколько времени? Шестой час... В чем дело?
— Послушай, поднимайся-ка да берись за дело. Адрес: Меримиехенкату, восемь, подъезд «С». У нас тут дельце не из лучших. Норри на подходе вместе с Монтоненом.
— Что... серьезное дело? Понял. Я догадался, что это ты звонишь.
— Да. Постарайся проснуться. Я объясню все на месте.
— Да. Да. Сейчас еду. Что, совсем худо?
— Иначе бы не звонил. Ты что, думаешь, автор уже на привязи в Нокка [16].
— Фу ты черт... ну конечно. И что же, никакого запашка?
— Да пока нет. То есть, как сказать, запашок-то есть, но не от автора. Слушай, просыпайся.
— Да. Я сейчас приеду. Меримиехенкату, восемь. Ты там. Я еду. И никакого запашка... ну и ну.
Закончив разговор, Харьюнпя подумал; а что, если Хярьконен снова уснет, но вторично звонить не стал. Через коммутатор он уточнил местонахождение врача-криминалиста и, найдя его, обещал тотчас с нарочным послать ему в трех экземплярах заявку на обследование. Затем он позвонил в дежурку Хуско и доложил обстановку.
Кот поднял голову и посмотрел куда-то мимо Харьюнпя. Позади себя Харьюнпя услышал шуршание халата. Женщина обошла стул, повернулась и остановилась, привалившись к подоконнику. Она извлекла из кармана халата красную пачку сигарет и отправила одну в губы. Харьюнпя чувствовал, что настроение у женщины препаршивое. Наверно, и слезы уже на подходе, стоит подождать еще минуту, как она выплеснет все наружу.
— Я... я думала, что человек может спокойно... в своей квартире. Но этот запах. Я думала... У меня муж — в Кивеля[17], уже четвертый год. Он полностью парализован. Настанет день, и он тоже... — Слезы выступили у нее на глазах. Они появились быстро, внезапно и покатились вниз, впитываясь в халат и оставляя после себя темные пятна. — И... и у меня самой... это слышно по голосу: у меня рак горла.
Харьюнпя молчал, уставясь на свои ботинки с толстыми каучуковыми подошвами. Белая кошка подкралась к его ноге и осторожно потерлась об нее боком.
— Я лишь к тому, что... если меня когда-нибудь... найдут вот так. Не дайте увидеть меня такой... они все ненавидят меня. И постреляйте ко-ошек...
Женщина закрыла лицо руками и съежилась. Она плакала горько, взахлеб, плечи ее сотрясались от рыданий.
Мысли Харьюнпя смешались. Он сидел в потрепанном кресле и не замечал, как кошка скреблась о его ногу. Ему было глубоко безразлично, что двумя этажами выше произошло преступление. И неважно, раскроется оно когда-нибудь или нет, а ведь он должен был бы сейчас уже выуживать мельчайшие подробности у этой самой дворничихи. Харьюнпя устал. Он устал от покойников, плачущих людей, устал от самого себя и всего окружающего мира. Ему хотелось, чтобы была августовская ночь и чтобы он стоял на берегу, у своей дачи, и обнаженными ступнями и пальцами чувствовал всплески моря. Харьюнпя снова посмотрел на плачущую женщину. Обшлага халата обтрепаны, карман оттягивает связка ключей и пачка сигарет. На мгновение у Харьюнпя возникло желание обнять эту женщину за плечи и сказать ей что-нибудь. Сказать что-нибудь доброе, но он так и не раскрыл рта, и рука осталась лежать на колене. Наконец Харьюнпя удалось расшевелить свои мысли. Нехотя он проанализировал плач женщины. Да, конечно, тут сыграл роль момент, потрясение, вызванное случившимся, болезнь мужа и рак горла, однако было тут и еще что-то, чего он не знал. Поразмыслив немного, он понял, что это «что-то» имеет отношение к Континену и это необходимо извлечь на свет божий.
— Да, — произнес он наконец. — Смерти нечего бояться... Это... это так же естественно, как жизнь, это у всех у нас впереди. Знал ты человека — и вот его уже нет. — Харьюнпя выждал минуту. Женщина вытерла мокрое лицо рукавом капота, но продолжала всхлипывать. — Человек должен стремиться к тому, чтобы каждый миг его существования был озарен счастьем... хотя это... конечно... не всегда легко, — добавил Харьюнпя. При этом он почувствовал дьявольское искушение рассказать о неотступно терзающем его страхе — наступит день, и он получит траурное извещение, в котором будет стоять имя его отца, или матери, или кого-либо из близких. Он несколько раз кашлянул и укусил себя за щеку изнутри. Затем потер виски, не зная, как продолжить беседу. — Так вот. Вы ведь были с Континеном в близких отношениях? — Харьюнпя сказал это так, будто хотел лишь подтвердить уже известный факт.
Женщина откинула назад прядь волос. Она кивнула и вынула из кармана новую сигарету. Харьюнпя предложил огня, но сам не закурил. Он смотрел, как женщина затягивается сигаретой.
— Да, была. Год тому назад, а может — полгода. Но из этого ничего не вышло... муж-то у меня ведь в больнице, и люди сразу стали шептаться, — хрипло произнесла женщина. Пальцами одной руки она почесывала кошку, сидевшую на подоконнике. — Пытался он тогда, бедняга, отказаться даже от вина. Но эти вечные дружки на всех углах... они снова его втягивали. У нас начались ссоры. По своей природе он был хороший человек. Ведь он был старше меня, но не в том дело — хоть кто-то рядом. Он и музыку любил... у него были такие ловкие пальцы... — Харьюнпя заметил на лице женщины слабую улыбку. Он знал, что она была адресована прошлому, не ему. — И ничего из этого не вышло... длилось-то все это сущую ерунду. Вино всему причиной, — добавила женщина.
