Варя показала своим гостям некоторые новые способы перевязки. Сначала солдаты только слушали, но потом заинтересовались и сами начали задавать вопросы. Завязалась беседа, которая затянулась надолго. Хоменко тоже подсел к Варе и, посасывая трубку, одобрительно кивал головой.
Потом полковник подозвал к себе старшего разведчика Гриценко.
– Слухай, що я тоби буду казать, – проговорил полковник и, показав листовку солдату, приказал: – Щоб ты, як хочешь, разузнал мне, яки шкидник листы разбрасывает. Мерзостники эти нам у спину нож всажают. Поняв, хлопчик, що от тэбэ треба?
– Так точно, Ваше высокоблагородие, понял. Изловить щпигунов и шкидников, – ответил Гриценко и отошёл от командира, стараясь понять, каким образом попали к Хоменко им самим так секретно розданные листовки. Не иначе в темноте обронил, а какая-то шкура отнесла начальству.
Когда Хоменко наконец ушёл, Гриценко неожиданно окликнула Звонарёва.
– О каких листках говорил с Вами полковник? – поинтересовалась докторша.
– Якись подпольни листки. Я их и не бачив. Що в них писано, не знаю, – уклончиво ответил солдат.
– А Вы бы поинтересовались, – посоветовала Звонарёва.
– Мы и без чтения знаем, что в них написано. Только про то балакать не треба, – замкнулся солдат и поспешил отойти от докторши.
Звонарёва решила завтра же поговорить с Гриценко и с Блохиным.
Около полуночи разведчики тихонько выбрались из окопов и незаметно направились в сторону немецких укреплений, откуда доносился смутный шум голосов, стук лопат и кирок. Немцы торопились исправить повреждения. Увлечённые работой, они не слышали продвижения русских разведчиков, хотя стояла тихая тёплая ночь. С речки поднимался лёгкий туман, над которым методично взлетали германские ракеты. Не было слышно ни единого выстрела, и только нестройный лягушачий концерт нарушал ночную тишину.
Разведчики осторожно навели лёгкие мостики через речку и перебрались на вражеский берег. Подрывники положили патроны под кое-где уцелевшую ещё проволоку, подожгли фитиль и вернулись назад.
Только когда грохнул взрыв, немцы начали усиленно пускать ракеты, застрочили их пулемёты, заполыхали зарницы орудийных выстрелов, и несколько снарядов с визгом разорвалось над русскими окопами.
Русские батареи не замедлили с ответом, и скоро загрохотал весь фронт. Прошло с полчаса, пока артиллерийская дуэль утихла, и только лёгкие батареи ещё продолжали вести редкий огонь, мешая немцам исправлять повреждённые заграждения.
Хоменко, обходя окопы, делал последние наставления командирам наступающих рот:
– Не терять связи со мной и артиллерией. Солдатам идти смело и бить немчуру беспощадно. Работать штыком и гранатой, и только когда захватим окопы – приниматься за стрельбу. Cмотри, Гриценко, щоб ты мэни завтра десяток германцев в плен забрав, – обернулся он к чернявому разведчику с Георгиевским крестом.
– Цилу дюжину заберу, а не десяток, Ваше высокоблагородие, – бойко отозвался солдат.
Проходя мимо одного из свободных блиндажей, Хоменко заметил в нём белую косынку и, осветив блиндаж электрическим фонариком, увидел сконфуженные лица Зуева и Осипенко.
– Тю, хай ему грец! Никак, ковбасник! Я-то думаю, шо вин свою ковбасу стереже, а вин замисть ковбасы та гарну дивчину тутечке караулыть, засмеялся Хоменко.
– Никак нет! Я только проводил сестрицу и хотел повидать тётю Варю, смущённо оправдывался молодой офицер.
– Твою дивчину, сынку мий, постережуть четыре тысячи чоловик, тётя твоя спыть, а сам ты иди-ка до своей ковбасы. Смотри, як тилько займётся заря, я поднимусь з нею, – сказал Хоменко артиллеристу.
Ира тоже поторопилась прошмыгнуть в свой блиндаж.
После полуночи Хоменко прилёг, не раздеваясь, вздремнуть до рассвета. В полку остались бодрствовать лишь дежурные и часовые.
Батарея Кремнёва должна была всю ночь вести редкий огонь по противнику.
Тёплая ночь медленно плыла над израненной, искалеченной фронтовой землёй, призывая к отдыху и покою. Только резкие звуки орудийных выстрелов, грубо нарушая её тишину и обаяние, будили многоголосое эхо в лесу.
Выстрелам кремнёвской батареи вторила батарея Бояровского. На рассвете предстоял бой. Солдаты это знали. Прислушиваясь к выстрелам, не спали, и ночь казалась бесконечной.
Солдаты то и дело выходили из блиндажей, зевали, почёсывались, справлялись, долго ли ещё до рассвета, и опять скрывались в блиндажах в тщетной надежде заснуть под грохот пушек.
– Когда эта проклятущая война кончится? – сердито бурчали бородачи кремнёвской батареи. – Ни днём ни ночью нет покоя.
– Дурак, кто на войне думает о покое. Живым бы остаться и непокалеченным – и то хорошо, – отозвался Солопов.
– Как побьем немцев, так и пойдём по домам, – проговорил фейерверкер Симонин. – Но долгонько того нам придётся ждать.
21
Eдва засерел восток, как на батарею Кремнёва пришёл Хоменко.
– Пидлетим пид небеса, сынку! Треба побачить, що робится у немчуры, предложил он командиру батареи.
