Енджеевский узнал тогда же, что домик, в котором жила и трудилась Ольга, пришлось поспешно покинуть. Зоя Сидорина вместе со Славкой переселились в другое место.
Там же, в госпитале они решили, что Стаху следует заехать в Ровно, повидаться с Борейко и Звонарёвым, сообщить им всё.
Рассказ Енджеевского ошеломил друзей. Надо было что-то делать. И немедленно. А что? Чем они могли помочь отсюда, из Ровно? Поговорить с Шихлинским? Попросить защиты? И надо ли говорить ему, генералу, об этом, поймёт ли он?
Вереницей вставали вопросы. Попробуй найди на них ответы. Только под утро измученные волнением и бессонницей друзья решили, что Звонарёву нужно немедля, сегодня же отправляться в Петроград в служебную командировку. Благо в этом была необходимость: из Питера, с военного завода, где прежде работал Звонарёв, получали запасные части. Надлежало их принять. А кто, как не инженер Звонарёв, мог это сделать? И там, на месте, но повидается с нужными людьми, всё узнаёт и решит, что делать дальше…
После отъезда Звонарёва и Енджеевского жизнь на батарее потекла обычной чередой. Будто бы ничего не произошло, ничего не изменилось. Но только «будто бы». На самом деле и Борейко, и Блохин, и Вася Зуев за привычной суетой будничных дел напряжённо ждали известий из Петрограда, чутко прислушиваясь и присматриваясь к происходящему.
Борейко вдруг обостренным чутьём и по-новому открывшимися глазами увидел, как много изменилось вокруг него. И главное – люди. В их глазах появилась смелость, дерзость. Не было прежней робости и покорности перед начальством, даже у солдат из деревни. Недоедание, плохое обмундирование, тревожные письма из дому, упорные слухи об измене офицеров усиливали озлобление солдат. Они всё чаще в открытую говорили, что нечего в окопах вшей кормить и давно пора расходиться по домам.
– Пущай воюют те, кому от этого прибыль. А нам к весне до деревни подаваться надо. Ежели не замирятся – сами уйдём.
Опасался Борейко, что события в Петрограде скажутся и здесь, у них на фронте. Жандармы и без того часто бывали в частях, а теперь и подавно жди гостей. И хорошо, если бы только обыск. Не посыпались бы аресты.
Так оно и случилось. В ночь под Новый год в солдатском помещении были арестованы Блохин, Зуев, Родионов и ещё несколько солдат.
По тому, как холодно и злорадно жандармский полковник предъявил Борейко ордер на арест его подчинённых, тот понял всю серьёзность создавшегося положения. Сердце сжала тревога. Беспокойство усилилось, когда жандарм сдержанно спросил:
– Нельзя ли увидеть штабс-капитана Звонарёва? – В рыжих глазах его вспыхивали злые огоньки.
«Дело дрянь! – подумал Борейко. – Уж не тянется ли эта ниточка из Питера? Хорошо, что нет Сергея…».
И, увидя разочарованные, ставшие откровенно злыми глаза полковника, услышавшего, что Звонарёв в командировке, Борейко понял: «Да, не иначе сигнал из Петербурга».
В тот же день Борейко выехал в Могилёв к генералу Шихлинскому. Выслушав Борейко, генерал возмутился:
– чёрт знает что творится! Можно подумать, что мы воюем не с немцами, а с нашими русскими солдатами. Лучших из лучших арестовывают, – кавалера всех Георгиевских крестов Блохина! Чудовищно! Кто же будет воевать весной? Может быть, сам господин жандармский полковник? Тогда можно уже сейчас подписывать капитуляцию…
Стремительно шагая по комнате, генерал сообщил Борейко, что известие о смерти солдата Лежнёва фальшивка, он жив и находиться в одиночной камере в житомирской тюрьме.
– Это всё жандармские штучки, – генерал энергичным жестом как бы подчёркивал свои слова. – Официально сообщили о гибели солдата, теперь могут в любую минуту с ним разделаться. Руки себе развязали!
– Кто Вам сказал об этом, Али Ага? – спросил удивлённый и обрадованный Борейко.
– Главный прокурор Ставки. Он сам был в Бердичеве и видел Лежнёва… Кстати, давно хотел рассказать Вам о Вашей истории в Новогеоргиевске с проходимцем Хатовым. Вы знаете, я всё-таки его разыскал. Вернее, мне разыскали того чиновника из канцелярии крепости, что бежал вместе с ним. Так что Вы думаете – сознался во всём. Вы правы: они вывезли из крепости огромную сумму денег, и, конечно, не для того, чтобы передать в казну. Но в последний момент Хатов побоялся взять все деньги. Хитрая бестия! Обдумал, что будет вернее сдать в казну половину, а половину присвоить. В воровстве не обвинят, а может, ещё и орденок дадут за геройство. Верно рассчитал. Так оно и вышло. Я было хотел поднять эту историю. Куда там! На меня руками замахали: «Что Вы! Хотите осрамить офицера! Так и замяли…
Прошла неделя. Борейко не тревожили расспросами, не сообщали новостей о судьбе его арестованных солдат, как вдруг однажды его срочно вызвали в Бердичев, в жандармское управление фронта. Тот же знакомый полковник, настороженно посматривая своими рыжими злыми глазами, процедил сквозь зубы:
– Видите, не напрасно мы так внимательно следили за Вашей батареей. Крупную птицу поймали…
Борейко смотрел на пухлую, в синих прожилках руку полковника. Короткие пальцы с редкими рыжими волосами барабанили по столу. Полковник медлил, наслаждаясь волнением Борейко. Откинувшись в кресле, он наконец сказал:
– Блохин Ваш – государственный преступник, он большевик, террорист, связан с подпольной организацией в Петрограде. Виновность его уже установлена и доказана. Он будет повешен! Да-с. Это я Вам говорю. А за ним ещё кое-кого потянем… Приговор на днях утвердит сам главнокомандующий генерал Брусилов.
«Да, друг Филя, – думал Борейко, возвращаясь в Ровно. – Ведь повесят, сукины дети! Что им стоит! Где же выход? Надо немедленно идти к Брусилову. Но один-то не пойдёшь…
Уговорив Али Ага Шихлинского побывать вместе с ним у Брусилова, Борейко по дороге горячо рассказывал о невиновности, его честности и геройстве в Артуре и на этой войне.
У Брусилова пришлось немного подождать в приёмной. Адъютант попытался было узнать, по какому
