Предложив Звонарёву взять бумагу, генерал прошёл в управление.
В кабинете, расстегнув ворот кителя, он принялся читать бумагу. Возмущению его не было границ, когда он бегло ознакомился с требованиями рабочих.
– Чуют, что в воздухе пахнет войной. Узнали, что приехал Пуанкаре. Соображают… Обратили внимание, – он взглянул на Звонарёва, – какие глаза у этого рабочего, что говорил со мной? Умница! Спокойный, выдержанный, за собой чувствует силу.
Тихменёв плюхнулся в кресло и ещё раз пробежал глазами бумагу.
– Вы подумайте только, что они пишут: увеличение расценок в связи с новым заказом, выплата по болезни, ликвидация «чёрных списков», свобода собраний и сходок, открытие вечерней школы для рабочих… Нет, это уж слишком.
Второй день Звонарёв вместе с Тихменёвым вели переговоры с делегациями рабочих по поводу их требований. Вполне сочувствуя рабочим, Сергей Владимирович пытался склонить Тихменёва на некоторые уступки. Генерал и слушать не хотел. До хрипоты в голосе он доказывал полнейшую неприемлемость требований рабочих.
– Зачем нам спорить и толочь воду в ступе? – сказал ему Звонарёв на второй день забастовки. – Давайте представим начальству все требования рабочих, что принять и что отклонить.
– Что Вы, что Вы! – ужаснулся Тихменёв. – Если мы сделаем это, нас с Вами выгонят с завода. Только подумать: восьмичасовой рабочий день и увеличение расценок на пятьдесят процентов! Ведь это требование девятьсот пятого года! А у нас, слава богу, тысяча девятьсот четырнадцатый, и за нашей спиной не Маньчжурия, а третьеиюньская Государственная дума.
– …Со столыпинским галстуком и казачьей плёткой, – напомнил Звонарёв.
Тихменёв замотал головой.
– Сергей Владимирович, Вы, право, несносный человек!
– А то, что творится на заводе, сносно? – иронически спросил Звонарёв. – Военный завод – и вдруг бастует в момент приезда столь высокого гостя, как французский президент.
– Да это же не только у нас, чёрт побери! – воскликнул Тихменёв.
– И тем не менее нам надо без шума и как можно скорее урегулировать все эти вопросы, – настаивал Звонарёв.
После долгих колебаний Тихменёв отважился последовать совету Сергея Владимировича и отправился с докладом к начальнику Главного артиллерийского управления. Вернулся он через два часа в приподнятом настроении и, вызвав к себе Звонарёва, объявил, что начальство, учитывая визит французского президента в столицу, нашло возможным удовлетворить некоторые требования рабочих военного завода.
– Верите, у меня будто гора с плеч свалилась, – признался Тихменёв. Поручаю Вам сообщить рабочим о наших уступках, и пусть сегодня же приступают к работе.
Звонарёв с удовольствием выполнил это поручение. Забастовка на заводе прекратилась. Тихменёв окончательно успокоился. Вечером, после обхода оживших цехов, он сказал Звонарёву:
– Ну, слава богу, всё обошлось для нас без неприятностей. Теперь можно и развеяться. В Главном артуправлении я получил два пригласительных билета на «Зарю с церемонией», которая состоится завтра вечером в Красносельском лагере по случаю визита Пуанкаре. Не хотите ли составить мне компанию? Моя жена заболела, и один билет свободен.
– Не до церемоний мне сейчас, Павел Петрович! – вздохнул Звонарёв. Жена всё ещё в тюрьме. Какие уж тут развлечения!
Тихменёв отнёсся к его отказу неодобрительно:
– А я бы на Вашем месте обязательно воспользовался возможностью побывать там.
– Зачем? – Звонарёв непонимающе взглянул на генерала.
– Чудак Вы, право, – заметил с улыбкой Тихменёв. – Там будет царь с семейством, двор, Пуанкаре и весь влиятельный бомонд. Поверьте, Ваше присутствие в таком обществе наверняка бросится в глаза жандармам. Наденьте военную форму со всеми регалиями. Медаль за русско-японскую войну и значок за оборону Порт-Артура. Ну, а рядом с Вами буду я, генерал, обвешанный крестами, медалями, с лентой Станислава 1-й степени через плечо. Каково, а?
«А пожалуй, есть смысл поехать с ним! – подумал Звонарёв. – Чем чёрт не шутит, может быть, и впрямь это поможет…».
5
На следующий день в установленный час Сергей Владимирович, облачённый в военный мундир, прибыл на Балтийский вокзал и встретился с Тихменёвым, картинно наряженным в генеральскую парадную форму. Все вагоны первого класса были переполнены разодетыми дамами, генералами и придворными. В купе стояла духота, и Тихменёв со Звонарёвым предпочли остаться в коридоре у открытого окна. Именитые пассажиры говорили преимущественно на французском языке. Французские анекдоты, французские салонные шутки, изысканные обращения, манеры, жеманный смех дам и девиц. Ничего русского, всё на чужеземный лад.
– Эх, наша матушка Русь! – с искренней горечью сказал Тихменёв. Русского слова здесь не услышишь.
Звонарёв промолчал.
– Речь французская, а нищета русская, – усмехнулся генерал. Где-нибудь в Париже или, скажем, в Брюсселе вся придворная знать на собственных автомашинах разъезжает, а наша – в поезде или в допотопных экипажах.
«Какая всё это мерзкая шваль! Ненавижу, ненавижу! – со злостью и отвращением думал Звонарёв, глядя на парадных, надушенных генералов, на их затянутых в корсеты жён, обсыпанных бриллиантами. – И этим людям дано право карать и миловать! От них зависит судьба Вари, моя судьба, наше счастье… Почему
