— свою. Смирнов тихо приказал:
— Смываемся, ребята. Не будем мешать старикам, помянем Палыча отдельно.
Саня предупредил Алика, и они незаметно покинули квартиру.
— Ко мне? — спросил во дворе Лешка.
— Нам бы просто вчетвером посидеть, одним, — возразил Александр. — А у меня как на грех мать с рейса.
— Ко мне пойдем, — предложил Виллен.
Вот и маленький уютный бревенчатый дом с заросшим палисадником. Смирнов оглядел внутреннее помещение и оценил с военно-милицейской безапелляционностью:
— Бардак у тебя, Виля. Где веник?
Смирнов снял китилек и принялся за уборку. Старательно мел пол, тряпкой собирал пыль, расставляя по полкам разбросанные книги. На одной из полок стоял фотопортрет, угол которого был перехвачен черной лентой.
— Кто это? — спросил Смирнов.
— Отец, — ответил Виллен.
— Там умер? Давно?
— Не знаю.
— Не знаешь когда или не знаешь, умер ли? — со следовательской дотошностью поинтересовался Смирнов.
— Оттуда живыми не возвращаются.
— А Никифор Прокофьевич? Может, рано еще отца-то отпевать?
— Его, Саня, в тридцать седьмом взяли.
— Ты запрос в органы делал?
— Мать до своей смерти каждый год делала. Ни ответа, ни привета.
— А ты сейчас сделай.
— Какая разница — сейчас или тогда?
— Все же попробуй.
— Попробую, — сказал Виллен и стал резать хлеб.
Уселись, когда сварилась картошка в мундире. Рюмок не было: стакан граненый, стакан гладкий, чашка, кружка.
Смирнов налил всем, поднял невысоко кружку:
— Помянем Иван Палыча.
По иудейской неосведомленности Лешка полез чокаться. Смирнов тут же его осадил:
— Не чокаются, «дитя Джойнт».
Выпили, выдержали минутную паузу.
В дверь буйно забарабанили. Вломился Костя Крюков:
— Вот вы где! А я уж и к Лехе забегал, и у Саньки проверил, — нету вас!
— Ты почему на кладбище не был? — неодобрительно спросил Александр.
— Ты же знаешь, меня Алевтина Евгеньевна не любила. Все боялась, что Альку ходить по ширме завлеку. Вот я и решил: чего глаза ей в такой день мозолить. А помянуть хорошего человека надо.
— А что он тебе хорошего сделал? — непонятно спросил Виллен.
Костя посмотрел на Виллена, как на дурачка, и ответил обстоятельно:
— А то, Виля, что жил рядом со мной. Я не из книжек, собственными глазами видел человека, который всегда и всюду жил по правде. И оттого понимал, что живу не по правде. Вот и все, что он для меня сделал.
— Поэтому ты теперь не щиплешь, а слесаришь, — догадался Виллен.
— Фрезерую, — поправил Костя.
И снова стук в дверь. Пришел Алик, молча уселся за стол, потер, как с мороза, руки.
— Что там? — потребовал отчета Смирнов.
— Удивительная штука! Разговорились старики, развоспоминались. И будто отец живой, будто с ними!
Алик положил на тарелку селедочки, спросил у Виллена:
— Сестры-то нет еще?
— Экзамены на аттестат сдаст и приедет. Письмо тут прислала и фотографию.
— Покажь, — попросил Алик. Фотография пошла по рукам. Блистательный моментальный снимок: сморщив нос, хорошенькая девушка сбрасывает с плеч белый казакин — жарко. И по белому надпись: «Ехидному братцу от кроткой сестренки».
— Красотка стала, — констатировал Алик.
— А то! — отвечал довольный брат.
— Да, теперь с такой сестренкой забот не оберешься, — сказал Костя.
— А то, — грустно согласился Виллен.
— Алик, ты вчерашнюю нашу газету читал? — со значением спросил усиленно молчавший до того Владлен Греков.
— Мне в эти дни только газеты читать… Я свою-то не читал, а уж вашу…
— И зря, — сказал Владлен и вытащил из кармана аккуратно сложенный комсомольский орган. Алик развернул газету, Владлен указал — Вот здесь читай!
— «Лучше, когда «моя хата с краю»?» — прочел название трехколонника Алик.
— Вслух все читай, — распорядился Владлен.
Алик долго читал вслух. Закончив, спросил без выражения:
— Откуда им все известно о моем деле?
— Я им дал все материалы, — признался Владлен.
— А ты от кого узнал, что меня привлекают?
— Это я Владлену сказал, — тихо доложил Лешка.
— Всем все известно, один я ничего не знал, — раздраженно заметил Смирнов. — Друг, тоже мне!
— Ты ничем не мог мне помочь, Саня.
— Зато Владлен тебе помог!
— Помог, — согласился Владлен. — Разве не так?
— Трепотня и демагогия эта ваша статья! — раздраженно заключил Смирнов.
— Зато Алик будет в порядке, — не опровергая его, отметил Владлен. Помолчали все, понимая, что после такой статьи у Алика действительно все будет в порядке.
Греков поднялся:
— Ну, мне пора. Алик, будь добр, проводи меня немного. Пару слов надо сказать.
Они Шебалевским вышли к Ленинградскому шоссе и мимо Автодорожного института направились к метро «Аэропорт».
— Спасибо, — выдавил наконец из себя Алик.
— Не за что! — легко отмахнулся Владлен и добавил — А у меня к тебе маленькая просьба…
— Излагай. Я теперь тебе по гроб обязан.
— Ничем ты мне не обязан, — сказал Владлен. — А я тебе буду по-настоящему благодарен, если ты захочешь выполнить мою просьбу. Как ты знаешь, с понедельника я начинаю сдавать экзамены на вечерний юридический. Конечно же, меня примут. И я уверен, что историю там, устную литературу я сдам легко. Но вот за сочинение немного опасаюсь. А хотелось бы нос утереть всем, чтобы со всеми пятерками…
— Хочешь, чтобы я сочинение написал? А как?
— Раз плюнуть, Алик, — на листке фотографию переклеим. А сочинение пишут всем кагалом, вечерники всех факультетов, человек триста. Пойди там разберись.
— Сделаю, Влад, — заверил Алик.
— Помни, за мной не пропадет.
Они пожали друг другу руки, и Владлен спустился в метро.
