предназначалось для противодействия злому заклятию Яна. Но поскольку то, черное заклятие, еще не было пущено в ход, вместо обратного обмена произошел прямой. Белые чары сработали так, как полагалось сработать черным.
Бедная Панихида, представляю, каково ей было обнаружить себя в моем теле, сражающейся со смертоносным мечом. Оружием она не владела и защитить себя, разумеется, не могла. Для того чтобы летать, недостаточно принять облик птицы, точно так же и чтобы сражаться, как мужчина, недостаточно оказаться в мужском теле. Будучи женщиной, Панихида и повела себя как женщина — бросила меч, закричала и попыталась убежать. Вражий клинок мигом воспользовался полученным преимуществом — откуда ему было знать, что убивает он не того, кого надо.
Вернуть меня в собственное тело могло лишь черное обменное заклятие — но поди его найди. Кроме того, не мешало подумать о том, как это тело сохранить. Черный меч не унимался. Он рьяно кромсал поверженного врага, а я стоял столбом и не знал, что делать.
В последнее время у моего таланта было слишком много работы. Усердие черного меча заставляло усомниться в том, что мое тело сможет восстановиться скоро. Да и сможет ли вообще? Кто знает, с чем связан магический талант — с телом или с сознанием? Возможно, способность к самоисцелению вместе с моим "я" перекочевало в тело Панихиды. В таком случае мое тело погибло окончательно — а вместе с ним и сознание Панихиды. Неужто теперь я на всю жизнь останусь в ее облике?
Хм... а Инь? Что же мне теперь, выходить за него замуж? Эта мысль заставила меня с большим сочувствием и пониманием отнестись к нежеланию Панихиды возвращаться в замок Ругна. Но нет, скорее всего наши таланты остались в телах. И мне следует сделать все, чтобы от моего тела осталось как можно больше. Необходимо остановить меч. А раз сил для этого у меня нет, придется действовать хитростью.
Подбежав к искромсанному телу, я ухватил черный меч за рукоять. Тот несколько удивился, но прервал свою кровавую работу и выжидающе замер.
— Спасибо тебе, славный клинок! — воскликнул я голосом Панихиды. — Ты действовал отважно и спас меня от участи, худшей, чем смерть. Теперь можешь и отдохнуть.
Меч помедлил, потом, кажется, решил принять мое предложение. Я улыбнулся, по опыту зная, как действуют на мужчин улыбки хорошеньких женщин, — а трудно было заподозрить, что у черного меча женская натура.
Однако долго ли мне удастся дурить эту кровожадную железяку? Стоит мечу сообразить, что случилось, и он мигом расчленит и это тело. Вот уж тогда со мной будет покончено. Необходимо было вывести черный клинок из игры, прежде чем он заподозрит неладное. Но как? Ответ на этот вопрос нашелся почти сразу. Конечно же, с помощью таланта Панихиды. Ведь когда она разуплотнялась, разуплотнялось и ее платье. В противном случае я поймал бы ее голой, а такое не забывается. Следовало предположить, что способность к изменению облика затрагивает все предметы, непосредственно связанные с носителем таланта. Ежели разуплотнялось серое платье, то самое, которое сейчас на мне, значит, и зажатый в моей руке черный клинок мог...
Ну а дальше что? Не могу же я вечно оставаться парообразным. И меч тоже. Я его выпущу, он затвердеет и, сообразив, что его провели, изрубит на части и это тело. От него не убежишь, потому что он умеет летать. Наверное, со временем придающие ему силу чары ослабнут, но, судя по продолжительности действия других заклятий, это произойдет весьма не скоро.
Однако, не избавившись от меча, я не мог ничего сделать для своего тела, а от одного вида таращившейся в небо отсеченной головы мне становилось не по себе. Вдруг, пока я тут рассусоливаю, придет какой-нибудь хищник, да и схрумкает ее как ни в чем не бывало. Однако в новом теле я соображал довольно быстро, может потому, что в голове Панихиды не было ни песка, ни грязи. А почему бы, подумалось мне, не попробовать сначала разуплотнить меч, а потом засадить его в какую-нибудь штуковину потверже, из которой ему не выбраться?
Затея казалась многообещающей, но прежде всего следовало узнать, в состоянии ли я воспользоваться талантом Панихиды. У меня не было ни малейшего представления о том, как пустить его в ход. Достаточно ли просто захотеть истончиться, или надо вообразить себя чем-то вроде призрака, или необходимо изречь ключевое слово? Мой собственный талант не требовалось специально приводить в действие — он работал сам по себе, когда возникала нужда. Ладно, решил я, чем гадать, лучше попробовать. Сосредоточусь на бесплотности и посмотрю, что из этого выйдет.
— Почему бы нам не прогуляться, дружок? — сказал я черному мечу, держа его рукоять в маленькой ручке Панихиды. Конечно, клинок был слишком тяжел для такой руки, но он сам поддерживал себя на весу, видимо, не желая затруднять красивую женщину, кажется, я уже говорил, что у него явно была мужская натура. Должен признать, что выглядел меч великолепно и на его лезвии не было ни единой зарубки. Прочностью и закалкой он превосходил мой — но не был моим, и доверять ему я не мог. Ни сейчас, ни, особенно, после того, как исцелится мое тело.
Интересно, откуда он вообще взялся? Вряд ли волшебник Ян сам выковал клинок, скорее всего раздобыл где-нибудь, п потом заколдовал. То же могло относиться и к другим его заклятиям, равно как и к заклятиям Иня. Удивительно, что у этих двойняшек столь схожие таланты. Близнецы в Ксанфе не редкость, но таланты у них, как правило, разные.
Я обернулся и увидел Пуку. Уши его были прижаты к голове, ноздри раздувались, глаза побелели от гнева. Он злобно скалил зубы.
Ох, этого-то я и не учел. Верный друг считал меня погибшим, а перед собой видел Панихиду, дружески беседующую с погубившим меня черным клинком.
— Пука, — начал было я, — не делай глупостей. Дай мне объяснить...
К счастью, у меня хватило ума не продолжать. Черный меч все слышал, и, узнай он правду, я не смог бы удержать его слабыми ручонками Панихиды. Возможно, и собственными не удержал бы — этот клинок обладал дьявольской силой.
Нужно было придумать, как разъяснить обстановку Пуке, не разоблачив себя перед черным мечом. К счастью, — кажется, я об этом уже упоминал, — в теле Панихиды я соображал быстрее. Может, мозги у нее лучше моих?
— Стой на месте, животное! — выкрикнул я. — Ибо сей доблестный меч расправится со всяким, кто попытается доставить меня в замок Ругна. Отныне я свободе... свободна! Видишь, что случилось с этим невеждой? — я бросил взгляд на искромсанное тело.
Пука напрягся, дрожа от ярости. Я понял, что еще миг, и он бросится в бой, не страшась черного меча. Таким другом действительно можно гордиться.
— Подумай, животное, кого ты видишь перед собой, — продолжал я, глядя Пуке прямо в глаза. Держа меч в правой руке у правого бедра, я подмигнул коню левым глазом, так, чтобы черный клинок не заметил.
Пука и сам моргнул, не иначе как от удивления, но его напряжение не ослабло. Он знал, что Панихида лгунья, и не ждал от нее ничего, кроме подвоха.
— Вспомни, какими чарами набита сума, что нацепил на тебя этот бездельник, — сказал я. — Какие из них пущены в ход, а какие нет.
Сказать больше значило навлечь на себя подозрение — мало ли что могло быть известно на сей счет мечу. Но Пука знал о заклятиях все — по пути к дому Панихиды я рассказал ему о них, поскольку они могли подействовать и на него.
Увы, мой намек не был понят. Пук, похоже, забыл про обменное заклятие, а может, гнев мешал ему сосредоточиться.
— Припомни, сколько горя тебе пришлось хлебнуть из-за этого варвара. Разве не он виной тому, что ты едва не налетел на огненную стену, с трудом ускакал от гоблинов и еле выбрался из Пещеры свинопотамов?
Я снова подмигнул, и Пука снова моргнул. Все эти приключения мы пережили вдвоем, когда Панихиды с нами не было. Конь-призрак не помнил, чтобы я ей о них рассказывал. Сейчас он пребывал в растерянности.
— А эльфы? — не унимался я. — Этот лоботряс три дня увивался за Колокольчик, а о тебе и думать забыл. Чем ты ему обязан? Тем, что тебя едва не сожрали драконы, после чего тебе же пришлось лезть в самое логовище огров, чтобы выполнить работу за погибшего аиста? — Я со значением уставился ему в
