Число и культура

три варианта: рабочий, крестьянин и служащий. Такой системе уже, по-видимому, отвечала идеологическая классовая трехчастность (r = 3), а не двухчастность (r = 2). В то же время политическая система, как и прежде, оставалась однопартийной (m = 1, n = 2). Удавалось ли в таком случае обеспечить соответствие классово-идеологической системы, с одной стороны, и партийно-политической, с другой?

Профессионалы из идеологических отделов нашли неординарное решение. У советской интеллигенции, как и у советских служащих вообще, как утверждалось на политинформациях и с трибун, нет собственных целей, отличных от таковых двух главных классов. Подобная социальная альтруистичность, как ни странно, находила сочувственный отклик и у самой интеллигенции, поскольку та почитала себя преемницей демократической интеллигенции XIX в., полагавшей 'служение (простому) народу' своей высшей задачей, ради которой можно пожертвовать любым своим благом. Т.е. в данном аспекте спущенная сверху идеологическая директива в значительной степени совпадала с собственной установкой интеллигенции. Однако, несмотря на подобное 'хитрое' решение коренной структурной задачи (как идеологически простимулировать интеллигенцию, чтобы поддержать прогресс, и при этом сохранить однопартийность), советское идеологическое здание начало необратимо подтачиваться изнутри, и ведущим средоточием и источником проблем становилась в первую очередь интеллигенция, ее специфические интересы, неудовлетворенные классовые амбиции. К чему это привело, хорошо известно, теперь перейдем к современной России.

3. Современная Россия, часть первая

Вместе с активной фазой реформ, т.е. с начала 1990-х гг., в России через масс-медиа и устами высоких чиновников внедряется идеологема богатого, среднего и бедного классов. Резоны радикальной переориентации классовой идеологии очевидны. Во-первых, ставилась задача как можно скорее порвать с коммунистическим наследием. Во-вторых, в стране произошли реальные перемены: на фоне коммерциализации общественного сознания и общественной жизни образовалась группа богатых со своими особыми интересами, образом жизни, сознанием, а также по факту широкие круги населения оказались вытесненными на грань нищеты. Таким образом, идеологическое утверждение наличия богатых и бедных означало не более, чем признание статус кво. Однако если в стране теперь строится капитализм, т.е. денежный критерий помещен во главу угла, и если у всех перед глазами образцы богатства и бедности, то для достижения классовой идеологемой логической целостности, убедительности необходимо наличие третьего элемента, среднего класса. Подобные тройки издавна формируются в самых различных областях культуры (в математике, например, отношения 'больше', 'меньше', а также 'равно'). Об этом см. в начале разд.1 и подробнее в книге [1, разд.1.3].

Третьим мотивом принятия данной классовой идеологемы послужило обыкновенное подражание: если в Америке и Европе она так или иначе работает, то и России не нужно изобретать велосипед. Возможно, следует указать и на то, что всерьез об этом вопросе у нас просто никто не думал, ибо в пылу экономических преобразований и 'пожарного' реагирования на спорадические политические кризисы последовательная идеологическая работа воспринималась как нечто малосущественное, как пережиток достопамятной коммунистической эры. Отсутствие продуманности коррелирует в данном случае с природой идеологем или мифологем вообще: они принадлежат области коллективного хотя и рационального, но бессознательного. Поэтому работают они как бы исподволь, автоматически, воспринимаясь как нечто само собой разумеющееся. А конструктивно работать с элементами общественно-бессознательной сферы в самом деле умеют немногие. Существовали и другие мотивы, но они будут затронуты в ходе дальнейшего изложения.

К настоящему моменту у пропаганды идеологемы трех классов в России накопился стаж в полтора десятилетия, поэтому есть возможность подвести предварительные итоги.

В развитых странах к среднему классу относится до 70% граждан, и общепринято мнение, что он служит залогом национальной стабильности. Но в России, по последним исследованиям, средний класс составляет всего 20-25%. 'Это при условии, что в средний класс входят граждане, чей ежемесячный доход превышает 7 тысяч рублей на члена семьи. Согласно же другой точке зрения, к среднему классу может причислять себя тот, у кого уже есть квартира, дача, машина и при этом доход на члена семьи от 10 тысяч рублей в месяц' [5]. Разные эксперты пользуются разнящимися количественными критериями при проведении границ между классами, поэтому цифры 'гуляют' в значительном диапазоне, однако даже в самых комплиментарных правительству оценках 'толщина' российского среднего класса обычно далека от золотого стандарта.

Непростая ситуация, с другой стороны, и с классом бедным. А.Тихонов в газете 'Известия' цитирует из доклада Отдела по борьбе с бедностью и управлению экономикой Всемирного банка: 'Россия – уникальная страна, потому что подавляющее количество бедных в ней – это нормальные люди, которые имеют образование, семью, детей и (что самое поразительное) место работы' [6]. Хотя непосредственно к бедным по состоянию на 2004 г. относят 20% населения (в 1999 г. было 40%), но огромное количество людей просто балансирует на грани бедности. 'По расчетам Всемирного банка, при падении доходов граждан в национальном масштабе на 10% количество бедных увеличится сразу на 50%. Российская бедность чрезвычайно чувствительна к любым шокам' [там же]. Отмечается также угроза пауперизации: 'Если ситуация не изменится, необеспеченные люди могут превратиться в профессиональных бедняков – люмпенов', лишенных каких бы то ни было социальных перспектив и окончательно утративших даже малейшее желание заняться чем-то полезным.

В докладе 'Богатые и бедные в современной России' Института комплексных социальных исследований (ИКСИ РАН), в свою очередь, отмечается, что бедными зачастую считают себя и те, кто не относится к таковым по официальной статистике. При этом 'две трети бедных постоянно испытывают ощущение несправедливости от всего происходящего вокруг, более половины полагают что так жить нельзя' [6а]. А согласно данным 'Левада-центра', 'личная материальная недостаточность служит основной причиной того, что 67% россиян не чувствуют уверенности в завтрашнем дне, а 56% считают, что дела в стране 'идут по неверному пути'' [там же].

Если же дополнительно вспомнить о том, что доходы значительной части российских бедных находятся за порогом прожиточного минимума, а также об отношении доходов 10% самых богатых и 10% самых бедных (около 15, и это отношение, несмотря на усилия правительства, продолжает расти), трудно не заключить, что наша страна, если исходить из лекала трех классов, выглядит явно 'ненормальной'. Такие оценки (и намного более резкие) – общее место в России, но при этом страна все же сохраняет относительную социальную и политическую стабильность. Тогда напрашивается вопрос о причинах.

Расхожие ссылки на национальную терпеливость (сюда же бисмарковское 'русские долго запрягают') не в состоянии послужить, на наш взгляд, удовлетворительным объяснением. Если страну считают настолько специфичной, то почему полагают, что для нее аутентичны те же, что и на Западе, формы социального сознания (богатый, средний и бедный классы)? Эти формы создавались Западом (прежде всего Америкой) под себя, на вполне определенном этапе исторического и экономического развития. Там всегда почитали собственные страны в целом 'нормальными', и нормы формулировали исходя из собственных условий. Возможно, в России просто складывается другое лекало, по крайней мере на настоящем этапе развития? Попробуем более детально рассмотреть данный вопрос, попутно глубже заглянув в основания, на которых зиждутся различные классовые идеологемы.

Итак, на данном этапе экономического развития российский средний класс недостаточно многочислен, чтобы служить гарантом стабильности. Мало того, преимущественно сырьевая ориентация отечественной экономики обусловливает уязвимость к неблагоприятным переменам мировой конъюнктуры цен на эти продукты, и в случае рецессии средний класс еще более 'похудеет'. Тогда крайне немногочисленный класс богатых окажется по сути лицом к лицу (уже без 'прокладки') с обнищавшими массами. Хорошо известны сценарии, по которым в таких случаях обычно разворачиваются события – всем памятны примеры как из отечественной истории, так и, скажем, латиноамериканской: хаос и/или диктатура. Неужели целесообразно ставить отечественную демократию и социально-политическую стабильность в подобную зависимость от внешних, неконтролируемых изнутри факторов?

Нелишне также заметить, что идеологема богатого, среднего и бедного классов, как и все идеологемы, содержит очевидную аксиологическую оценку: 'чем богаче, тем лучше' (чем выше доход, тем более высокая социальная ступень). Таким образом, вопрос социального престижа здесь жестко завязан на материальное благосостояние. При этом обедневшие в наличных российских условиях многомиллионные группы вполне дееспособных и квалифицированных людей (преподаватели, врачи, ученые, ряд чиновников, бывшие квалифицированные рабочие и др.) подвергаются в рамках данной идеологемы по сути двойной дискриминации: не только материальной, но и социально- моральной. Сопутствующая фрустрация не служит, конечно, социальной стабильности,