Число и культура

идею системности и алгебраического характера языка [там же, с. 15]. Затем один из основоположников логической семантики, немецкий логик и математик Готлоб Фреге констатирует наличие триединства предмета, его имени, а также смысла, т.е. денотата, знака, десигната [315, с. 85-91]. Треугольник Фреге ( М = 3 ) взрастает на почве предшествующих оппозиций ( n = 2 ):

Рис. 1-6

Самому же Ф. де Соссюру принадлежит формулировка французской триады langage – langue – parole; в русском переводе: речь – язык – говорение или языковая деятельность – язык – речь, в немецком: Rede – Sprache – das Sprechen или Sprache – Sprachtum – Sprechart[306, с. 25- 27]. В свою очередь, симиотику в целом принято подразделять на три составные части: синтактику, семантику и прагматику.

Еще средние века прекрасно знали о явлении бессознательного. Основатель психоанализа З.Фрейд превращает феномен подсознания в краеугольный камень своей концепции. Несмотря на то, что главным предметом исследования становится иррациональная сфера, наука о ней отнюдь не чужда здравой логике. Соответственно, вслед за последовательно проведенной оппозицией индивидуального подсознания и сознания, после выявления их взаимодействий ( n = 2 ), Фрейд приходит к выводу о важности третьего конструктивного звена – так называемого Сверх-Я (суперэго). Итоговая психическая структура личности приобрела, таким образом, трехсоставность ( М = 3 ): подсознание (ид, бессознательное Оно, область инстинктивных влечений), сознание (сознательное Я, эго, сдерживающее импульсы Оно и следующее принципу реальности) и Сверх-Я (суперэго, носитель социально- нравственных норм, исполняющее роль критика, цензора) – см., напр., [403, с. 196].

Характерными тройками пестрит и теология. Не говоря о таких из них как вера – надежда – любовь согласно ап. Павлу (1 Кор. 13, 13), в качестве примера можно привести совокупность трех сфер морального закона по Фоме Аквинскому, представление о которых перешло к неотомизму [297, с. 372-373] . Каждому человеку дан естественный закон стремления к счастью; над ним возвышается позитивный закон, т.е. официальное установление религиозных и светских властей; и наконец, тот и другой основываются на вечном божественном законе, едином для всех времен и условий.

С подачи религиозных и натурфилософских концепций сходные группы понятий проникают в философию Нового времени. Так, немецкий мистик Агриппа Неттесхаймский в книге 'De occulta philosophia' (1510) выдвигает учение о трех мирах, окружающих человека: о естественном царстве стихий, небесном мире звездного свода, а также интеллигибельном мире, т.е. мире душ, живущих внутри всех вещей (spiritus mundi). Якоб Бёме использует в 'Авроре, или Утренней заре в восхождении' [421], рус. пер. [48], целый букет трехзвенных интуиций: 'Святая, Святая, Святая Троица'; 'драгоценное дерево, растущее в прекрасном саду и состоящее из философии, астрологии, теологии'; 'люди же созданы из природы, звезд и стихий' и т.д.

Но мы воздержимся от услуг мистиков, судья которым Господь Бог и их собственная совесть, отдав предпочтение более светскому образу мысли. Мыслители Ренессанса нередко усматривали предпосылки тройственности реальных структур в подобии земного устройства божественному. Так, Иоганн Кеплер считал, что земной мир является отображением Св. Троицы, тому же обязана трехмерность пространства, сам Бог подвергался математическому (геометрическому) анализу: 'единое Божество есть сфера, центром которой является Бог Отец, поверхность, или внешняя сторона, соответствует Богу Сыну, а радиусы между ними – Святому Духу', см. [349, с. 156].(27) Т.е. рациональный дискурс (мы отвлекаемся здесь от 'наивности' подобных воззрений с точки зрения нашего современника) опирался на метод аналогий, который отправлялся от авторитетных тогда теологических положений, но ведь генеалогия христианских троек восходит к дохристианским, в частности платоновским, неоплатоновским, аристотелевским, главное – что там и там по возможности придерживались одного и того же последовательно строгого рассудка. Просвещение, с его светской самоидентификацией, уже не нуждалось во внешних авторитетах, при этом 'эпоху Просвещения, взятую в целом, можно охарактеризовать как тип культуры, имеющий своим основанием тринитарную форму мышления' [там же; курсив мой. – А.С.]. Теперь обратимся к немецкой классической философии, триады которой образуют едва не сплошную линию фронта.

Начнем с предложенной Тетенсом и поддержанной Кантом триады истина – добро – красота, отражающей законченную систему высших человеческих ценностей. Если два первых члена – истина и добро – входили в список трансцендентальных понятий еще схоластики, т.е. были издавна легитимными в философии, то понятие красоты, важное для античных философов,(28) впоследствии было подвергнуто остракизму, идентифицируемое в качестве 'прелести', т.е. дьявольского наваждения. В эпохи рационализма и Просвещения ситуация стремительно изменяется, науки одна за другой подвергаются секуляризации, добиваются концептуальной автономности от религии, теологии. Формируются светские истина и мораль. В это время складывается тенденция подчинять все универсальному разуму, включая искусство: см. примат интеллекта в эстетической теории Н.Буало. А Французская революция пытается ввести религию Разума.

Даже младшим современникам Канта, первым немецким романтикам и предромантикам, приходилось буквально таранить – 'Sturm und Drang' – крепостные стены классицизма, единственного, как считалось, законного представителя литературы и красоты вообще. Классицизм не считал себя одним из возможных течений, он носил эполеты 'единственно правильного' искусства. Строгая регламентация касалась не только разграничения жанров, но и стилистических норм: 'правильное' письмо – лишь у античных классиков, у Корнеля, Расина. В конце концов экспериментам плеяды романтиков (доходившим даже до создания открытых – намеренно 'незавершенных' – текстов, подобных 'Люцинде' Ф.Шлегеля )(29) удалось одержать верх, был создан новый литературный язык, хотя победа была куплена ценой многих загубленных судеб.

Во-первых, Кант, в сущности, предвосхитил последующие исторические коллизии. Строго разграничив суверенные области истины, добра, красоты, тем самым он наделил последнюю самостоятельными правами. И штюрмеры, и романтики не раз ссылались на теорию Канта в подтверждение того, что красота подчиняется собственным критериям, не сводимым ни к директивам рассудка, ни к предписаниям морали. Триумвират высших ценностей состоит из равнодостойных членов. Во-вторых, выступив против метафизики, Кант ограничил юрисдикцию философии как таковой. Философия вообще и означенная триада в частности не должны пытаться взгромоздиться на трон, принадлежащий только Богу. Очертив пределы компетенции философской и вообще человеческой мысли, Кант подал пример высокой личной ответственности, самоограничения (не удивительно ли: философ ограничивает сферу действия философии?).

В деле реабилитации красоты у Канта, конечно, были предшественники и последователи. В 1785 г. Карл Филипп Мориц издает 'Опыт объединения всех изящных искусств и наук под понятие совершенного в себе', где, в частности, говорится: 'Красота сама для себя является главной целью', 'Истинная красота состоит в том, что вещь довлеет лишь самой себе, являет завершенное в себе целое' (цитаты приведены в [331, с. 360]). Ц.Тодоров описывает ситуацию тех времен: прежде литература должна была учить, наставлять, затем становится более важным, чтобы она просто нравилась. 'К концу ХVIII в. идея прекрасного выльется в формулу о самодостаточной, неинструментальной природе произведения. Если раньше прекрасное отождествляли с полезным, то отныне его сущность стали связывать с отсутствием утилитарной цели' [там же].

Заслугой Канта, однако, было то, что он не только поддержал этот революционный эстетический порыв, но и вписал его в более широкий – в том числе традиционный – культурный контекст, федерализовав различные суверенные ценности в единых универсальных рамках. Но сейчас для нас важнее более частный факт: система высших ценностей, насколько она постижима интеллектом, оказывается замкнутой на саму себя, т.е. целостной. Данная триада действительно организована согласно элементарному принципу n = 2, но подобная простота досталась недешево. У неокантианцев та же группа предстает в виде познавательного, этического, эстетического или же логики, этики, эстетики в качестве самостоятельных разделов философии. Связь между последними становилась темой специальных