Число и культура

трехмерного пространства замкнута не геометрически, а только логически, алгебраически, исчерпывающим образом представляя пространственную модель. Обсуждение связи двух типов замкнутости затевать здесь вряд ли уместно.

1.4.2. Политические тетрады

Кватерниорные принципы формообразования уверенно распространяются в Новейшее время – см. выше, впоследствии список примеров будет продолжен – в науке (в частности, в физике), литературе, философии, идеологии (например, марксизм), культурологии и психологии (К.Юнг и др.). Они нередко приходят на смену триадам эпохи рационализма, оказываясь, с одной стороны, носителями 'пострационалистического' духа ('расширенное' сознание, проникновение в необычные области реального и ментального опыта) и с другой – наследниками дорационалистических стадий культурного развития. По мере того как школьное обучение охватывает все более широкие общественные слои (вплоть до обязательного среднего образования), растет значение логико-числовых структур в организации социальной жизни, коллективного сознания и бессознательного, см. Предисловие. Поскольку же в большинстве развитых стран этот экстенсивный процесс хронологически совпадает с формированием 'новейших' кватернионов, постольку естественно возрастание удельного веса четырехсоставных структур.

Вообще, упомянутая эпоха отличается достаточно специфическими особенностями. Практически исчезает, например, культурная пропасть, отделявшая высшие классы от низших. Помимо роста социальной мобильности, вырабатываются общие стереотипы, возникает феномен поп-культуры. Последние достижения науки мгновенно популяризируются, становясь достоянием – разумеется, в адаптированной подаче – самых широких кругов. То же происходит с философскими теориями, художественными произведениями. Конвертация целых секторов элитарной культуры в массовую осуществляется практически без задержек, по крайней мере в виде экспресс-выжимок и эрзацев. Мало того, сами творцы интеллектуальных продуктов в новейший период по существу ангажируются количественно репрезентативными группами, их запросами и интересами: социальный заказ, рыночный спрос, поддержка со стороны идеологов и/или масс-медиа. Социализация культурного производства позволяет говорить о соучастии, или 'соавторстве', масс, и на признание, распространение может рассчитывать только то, что так или иначе переводимо в систему общих, следовательно элементарных, критериев.

Сказанное о культуре крещендо верно и по отношению к политике. С ХIХ и особенно в ХХ в. эта сфера тоже превращается в массовую. Всеобщее избирательное право, феномены массовых партий, революции снизу, гражданское общество апеллируют к сознательной активности коллективного субъекта. Как никогда, становятся важными рациональная доходчивость объяснений и поставленных целей. В этот период – независимо от того, идет речь о демократических или тоталитарных странах – политические субъект и объект чрезвычайно сближаются, поскольку власть имущие не в состоянии обойтись без широкой поддержки и, в отличие от патриархальных, феодально- абсолютистских обществ, им требуется уже не безгласный и не пассивный народ. Будучи одним из видов организации антропогенной среды, политическая сфера всегда отличалась смешанным субъект-объектным характером (объективным по результатам, по воздействию на отдельных индивидов и группы и тривиально субъективным, ибо политику делают люди). В Новейшее время подобный статус лишь укрепляется, фактический субъект управления расширяется, и кроме того, в политических процессах интенсифицируется рациональная мотивация – по причине как повышения среднего уровня образования, так и секуляризации, снижения роли традиции. Пусть иные авторы сетуют на засилье расхожих стереотипов, примитивность господствующих представлений – именно стереотипы, вернее их логический каркас, отныне станут предметом нашего изучения. Простота нередко оказывается синонимом фундаментальности, и это тавтологически справедливо применительно к политической жизни новейшей эпохи – распространенность в данном случае и означает существенность, значимость.

Конечно, не стоит переоценивать степень рациональности масс, даже в школьных логических рамках. Но отныне и предрассудки нуждаются в рациональных оправдательных санкциях, т.е. правятся на оселке элементарных логических начал. В результате общественное сознание подгоняется под рациональные клише даже тогда, когда руководствуется по видимости 'иррациональными' мотивами – неомифологическими, идеологическими, утопическими, эмпатическими. Это касается классов, стран, блоков, человечества в целом. Сказанное в Предисловии о роли коллективного по природе рационального бессознательного кажется наиболее релевантным в проекции на политику эпохи масс, особенно в ХХ столетии. Логико-числовые структуры кристаллизуются по сути автоматически из-за их имманентности психике социума, из-за того, что последний смело судит обо всем исходя из усвоенных им правил, критериев и солидарно действует, как минимум потенциально способен действовать, в соответствии с собственным мнением. Весь перекрестный общественный диалог протекает сквозь узлы подобной интеллектуальной кристаллической решетки, согласно ей выстраиваются и 'объективные' политические результаты.

Не беда, что общество обычно не отдает себе в этом отчет – ведь речь идет хотя и о рациональных, но по-прежнему полу- или бессознательных процессах. Фактор бессознательности лишь усиливает 'объективность', т.е. неизбежность, происходящего. Подобные заявления, чтобы не остаться голыми декларациями, нуждаются в эмпирической проверке, что и станет центральной темой раздела. Изложение построим по смешанному хронологически-систематическому принципу.

Первая мировая война ознаменовалась столкновением двух враждующих блоков. В Антанту входило более двадцати государств, однако ядро этой коалиции, представленное мощными мировыми империями, составляли 4 главных страны: Британия, Франция, США и Россия. Первые три заметно отличались от четвертой в цивилизационном, конфессиональном (западное и восточное христианство), политическом (конституционная демократия и самодержавие), стадиальном (модернизационном) планах. Мало сказать, что Антанта одержала верх над блоком, вначале замысливавшимся как Тройственный союз, а затем выступившим в форме союза прежде всего австро-германского. В ходе и результате войны качественная особенность и обособленность четвертой ведущей части Антанты была резко подчеркнута: в России произошла Октябрьская революция, внедрена марксистская идеология.(1)

Власть перешла к большевикам, которые еще в 1903 г. противопоставили себя традиционным политическим течениям: либеральным, консервативным, собственно социалистическим (последние в России были представлены меньшевиками и эсерами). Политические авангардисты, т.е. четвертый политический тип, одержали верх над широкой коалицией партий ('белое движение' включало весь политический спектр: от либералов-кадетов и других сторонников Февральской революции до консерваторов-монархистов и социалистов – тех же эсеров и меньшевиков). О кватернионах марксизма на доленинской стадии шла речь в разделе 1.4.1, о советском же государстве, о комплексе его четырехсоставных структур предстоит самостоятельный разговор.

Если структура основных участников Первой мировой войны, ее тетрарность еще может подвергаться сомнениям: ведь большевистская Россия заключила сепаратный мир с Германией, Австро-Венгрией, Болгарией, Турцией(2) 3 марта 1918 г., т.е. за полгода до окончания войны (боевые действия, правда, все равно продолжались: русские 'белые' и 'зеленые' не прекращали сопротивления), а США вступили в войну с существенным опозданием, лишь в апреле 1918, – то следующее историческое событие уже не дает повода для разночтений.

Антигитлеровская коалиция, столь драматически складывавшаяся в ходе Второй мировой войны в противовес странам 'Оси' (ось 'Рим – Берлин – Токио'), была представлена теми же основными участниками, по-прежнему являвшимися мировыми империями (колониальными или 'модернистскими', претендующими на мировые лидирующие позиции): Британией, Францией, США и СССР. Несмотря на первоначальное поражение Франции (оружие, впрочем, не складывали Сопротивление и де Голль), ключевой послевоенный раздел Германии и на некоторое время Австрии был осуществлен с учетом французских стратегических интересов: Германия, как известно, была разделена на 4 оккупационные зоны – американскую, британскую, французскую (так называемая Тризония) и советскую - с ясной структурой 3 + 1: четвертая зона, в отличие от трех других, была 'красной'.

Франция в качестве великой мировой державы с самого начала включена и в число пяти постоянных членов Совета безопасности ООН; при этом пятый постоянный член Совета, Китай, выступал, так сказать, во вспомогательной роли 'остальных', будучи до 1972 г. представленным лишенным реального веса Тайванем. Таким образом, применительно и к данной ситуации допустимо говорить о ведущей структуре 3 + 1.

Ядро нынешнего Европейского cоюза составляет отчетливо выделяющаяся четверка наиболее населенных и экономически мощных государств, европейских участников