государствах – в качестве реакции на десятилетия засилья интернационалистской атеистической идеологии – общественно-психологическое и политическое значение национальной и религиозной принадлежности возрастает.
На фоне соседнего, юго-восточного ансамбля (Румыния, Болгария, Греция, Кипр), культурная идентичность которого опирается на общую веру, православие, но этнически разнородного, югославский ансамбль демонстрирует обратную картину: этнолингвистическая однородность и конфессиональная гетерогенность. В таком контексте едва ли возможно считать случайностями как объединение южнославянских народов в одно государство в 1918 г., так и его распад в 1991. Впрочем, воздержимся от чрезмерной деталировки, нас по-прежнему занимает лишь один, весьма специальный аспект.
Взоры всех новых независимых государств после крушения коммунистических режимов с надеждой обращаются в сторону Запада, особенно его наиболее развитых представителей. Миллионы югославских рабочих еще ранее побывали на заработках в ФРГ (ныне в ФРГ проживает 850 тыс. югославов [81]), немецкая марка до сих пор имеет широкое хождение в регионе в качестве эталонного платежного средства. Поэтому обозреватели не без оснований фиксируют 'вторую волну германизации' – после упоминавшейся первой, австрийской.
Все страны региона сталкиваются с острыми экономическими проблемами, обязанными как характеристически 'южному' (плюс 'восточному') типу хозяйства, так и социалистическому наследству. Перед всеми стоят задачи ускоренной модернизации. Ансамбль, кроме того, отличается высоким конфликтным потенциалом. Война в Боснии, Сербии с Хорватией, события в Косово не покидали телеэкранов и газет всего мира. У Македонии возникает спор с Грецией по поводу собственного названия, и, поскольку на территории Македонии компактно проживает крупная община албанцев, не равнодушная к идеям Армии Освобождения Косово (АОК) и, возможно, планам строительства 'Великой Албании', угроза межнациональных столкновений существует и здесь. Лишь одной стране бывшей Югославии удалось продемонстрировать надежный иммунитет к насильственным методам решения возникающих вопросов – Словении. Ее стычка с армией Сербии продлилась всего неделю, после чего (сербов в Словении практически нет, отсутствуют общие границы и словенцы показали свое единодушие) не возникает ни поводов, ни причин для новых конфликтов. В Словении осуществляются наиболее успешные экономические и демократические реформы, это государство – в первых рядах на вступление в ЕС и НАТО [232].
По совокупности параметров современная Словения занимает очевидно отличительное положение по сравнению с остальными четырьмя странами субрегиона. Но, по всей видимости, было бы опрометчиво применять к этому случаю знакомую схему 'четыре и остальные': Словения явно не 'остальная', чему препятствуют ее позиция и значение. На время оставим Югославский ансамбль на нынешней дискурсивной ступени, т.е. с номинальным наличием
Здесь расположены высокоразвитые ФРГ, Австрия, Швейцария и Лихтенштейн, т.е. германоязычные страны.(43) Этот ансамбль – кватернион? – Такая гипотеза малоправдоподобна: крошечный Лихтенштейн с населением в 26 тыс. чел. (1982) едва ли вправе претендовать на самостоятельную конституирующую позицию. Напомним, что в аналогичном случае, разбирая романский ансамбль, мы отнесли к основным конструктивным единицам лишь Италию, Францию, Испанию и Португалию, а Монако, Андорру и Сан-Марино поместили в более скромную ячейку 'остальных'. Так что пока в нашем распоряжении тройка, а не четверка.
Если в экономической сфере у рассматриваемого ансамбля отсутствуют патологии – все его участники стоят в авангарде мирового развития, то в политической – ситуация не безоблачна. Вплоть до недавнего времени ФРГ была лишена возможности проводить полностью независимую внешнюю политику, без оглядок на старших партнеров по НАТО, отчего к ней, как и к Японии, применялся эпитет 'экономический гигант, но политический карлик'. В последнее десятилетие положение быстро меняется, 'ФРГ играет во все более самостоятельную игру', центр тяжести ее политики все больше смещается к энергичной защите собственных интересов, а не 'абстрактных общих интересов западного лагеря в целом' [114].
Послевоенная Австрия – с тех пор, как в 1955 г. восстановлена ее независимость, – нейтральное государство: бывшие союзники СССР, США, Великобритания, Франция служили гарантами нейтралитета, закрепленного и в Конституции страны. Поэтому Австрия последовательно воздерживалась от вступления в НАТО и ЕС (во все его предварительные варианты: Европейское объединение угля и стали, ЕЭС). Теперь лед сломан, уже несколько лет Австрия является членом ЕС, в национальных масс-медиа дискутируется вопрос о подключении к НАТО.
Традиции швейцарского нейтралитета еще глубже. Венский конгресс 1814-15 гг., установив близкие к современным границы Швейцарии, гарантировал ей 'вечный нейтралитет'. Страна не принимала участия ни в одной из мировых войн, до сих пор воздерживается даже от членства в ООН. Занятая Швейцарией историческая позиция позволила ей не только на протяжении почти двух веков избегать военных действий на собственной территории, но и извлекать полновесные экономические дивиденды из своего общепризнанного положения. Поэтому сейчас, когда в Европе по пальцам перечесть те страны, которые не стали членами ЕС или не выразили намерения вступить в него, Швейцария переживает мучительные колебания. На нее, во-первых, оказывают согласованное давление круги авторитетных европейских политиков, ее искушают участием в выгодных общеевропейских проектах (например, прокладкой через ее территорию трансъевропейской автомагистрали). Во-вторых, остаться одной, когда все кругом объединяются, по-прежнему пребывать на ступени национальной, а не общеблоковой, экономики, когда консолидация охватывает политическую и экономическую сферы и транснациональные экономические гиганты диктуют все более жесткие правила игры – над своим будущим в такой ситуации, согласитесь, стоит задуматься. Масла в огонь подлил и недавний бойкот швейцарских банков со стороны ряда штатов США, ставший очередным драматическим эпизодом борьбы за первенство в мировых финансах и доказавший уязвимость одинокой Швейцарии [1]. В стране зреет общественное мнение, раздаются громкие голоса о необходимости вступления в ЕС. Адептам традиционной Швейцарии приходится уходить в практически безнадежную оборону, и, например, такой заслуженный швейцарский экономист как В.Футтеркнехт [423] вынужден переходить на повышенные интонации и полунормативную лексику,(44) отстаивая то, во что горячо верит: Швейцария во что бы то ни стало должна оставаться внеблоковой и нейтральной. На наш взгляд, не требуется пророческой прозорливости для прогноза: лед будет сломан и в этом случае.(45)
Политико-идеологические проблемы германского ансамбля обусловлены не только упомянутыми нейтралитетами, но и известными историческими коллизиями. С одной стороны, на протяжении веков эти территории были объединены в рамках Священной Римской империи (с конца ХV в. – Священной Римской империи германской нации). Но каково отношение к ней современного местного населения? Если значение исторических противоречий между Австрией и Пруссией в борьбе за лидерство в империи (см., напр., [436]) для современных австрийцев и немцев едва ли стоит преувеличивать, то в самосознании швейцарцев факт обретения независимости от империи (фактической – с 1499 г., а по Вестфальскому миру 1648 – международно признанной) до сих пор – предмет гордости. Не стоит сбрасывать со счетов и последующий негативный опыт региона, когда гитлеровская Германия, злоупотребив памятью о Священной Римской империи, бросила тень на ее восприятие со стороны даже нынешних немцев, австрийцев. Поэтому древо единства германского ареала, обладающее глубокими историческими корнями, встречается с препятствиями естественного роста.
Такие конспективно обрисованные проблемы обычно именуются в специальной литературе кризисом идентичности. Подобный кризис в послевоенные полвека переживала Германия, самое крупное звено немецкого региона. Тем же термином можно воспользоваться для описания ситуации в ансамбле в целом, которому было непросто прийти к осознанию общности интересов, необходимости их последовательного отстаивания, непросто настроить общественное мнение составных единиц (прежде всего ФРГ, Австрии, Швейцарии) на фактическую, пусть и непродекларированную, интеграцию и политическую активность. Но все же мы уверенно говорим о складывающемся региональном ансамбле – апеллируя к географической и культурно- языковой общности, как минимум к полувеку безусловно-демократической традиции, к высоким экономическим достижениям трех стран.
Названные проблемы германского ансамбля либо решаются, либо будут решены в обозримый период, но пока речь шла о
