укрепляли древко с желто-голубым полотнищем.
Англо-французский ультиматум, расплывчатый ответ на него пражского правительства сорвали клапаны — в Карпатском крае разгулялось двоевластие. Еще не уехал из Ужгорода чешский губернатор, военная комендатура продолжала мобилизацию русин, галичан, гуцулов, украинцев в чехословацкую армию, а в премьеры будущей самостоятельной Карпатской Руси уже изо всех сил лез униатский священник Августин Волошин. Главарь националистской фашистской партии, забыв о налагаемом саном смирении, не уступал Генлейну в активности, так же нагло разваливал Чехословакию, так же нагло требовал мифических прав и свобод. В острой конкурентной борьбе с фюрером местных хортистов Фенциком Волошин рассчитывал на протекцию Берлина и на помощь Варшавы, а больше всего — на силовую поддержку боевиков националистического легиона по образцу генлейновского. Волошинские боевики именовали себя казаками «Карпатской сечи». Они расхаживали по улицам Ужгорода, Мукачева, Хуста в полувоенном обмундировании, смушковых шапках, готовые в любой момент устроить драку с полицией, разгромить еврейскую лавочку, поджечь чешский дом.
Трое «сечевиков» прохаживались у губернаторского дома, им представлялось — несут караул. Они с интересом посматривали на Фернандеса. Кто, откуда и зачем?
К губернаторскому дому подкатил помятый «фиат». Из него вышел толстяк в котелке, клетчатой паре, с толстым кожаным портфелем в руках. «Сечевики» в мазеповках суетливо по-штатски раскланялись. Это был не кто-нибудь, а сам мебельный фабрикант Галущак! «Торопится вершить государственные дела, — подумал Фернандес, — но ему придется чуть обождать». Фернандес второй день высматривал Галущака и считал, что их встреча должна пройти один на один в обстановке официальной.
Медленно, значительно ступил Галущак на первую ступеньку губернаторского дома, вскинул голову, шаг придержал, будто поклонился желто-голубому флагу. Фернандес преградил ему дорогу. Краем глаза заметил — трое в мазеповках насторожились.
— Честь имею, — Фернандес заговорил по-немецки, приподнял новую мягкую шляпу. — Моя фамилия Стеншельд. Представляю фирму «Семья Дорн» — шведская древесина, фанера, картон. Швеция — Стурлиен, Великобритания — Лондон, Германия — Берлин…
— Что-что? — от неожиданности отпрянул Галущак. — Не понял…
— Я направлен к вам мадам Ловитц, управляющей фирмы «Семья Дорн».
— Кем-кем?
Галущак впервые слышал и название фирмы, и фамилии, которые называл незнакомец. Однако все это произносилось так весомо, что Галущак смутился, но не захотел признаться в своей провинциальности и слабой ориентации в международной лесоторговле. Поэтому уклончиво сказал:
— Пожалуйста, не сейчас. Завтра, в конторе. По делам фабрик я принимаю в конторе. — Галущак поднялся на ступеньку выше, пытаясь обойти Фернандеса.
— Дело важное и необычное, — Фернандес снова заступил дорогу, — поэтому мадам Ловитц обратилась ко мне, а не к уголовной полиции.
«Уголовная полиция? — насторожился Галущак. — Этого не хватало! Волошин? Казачки наследили? Придется выслушать…»
— Вы частник из Интерпола? — хмуро спросил, уже внимательно вглядываясь в Фернандеса. — Из Лондона, говорите?
— Дело мне поручили в Берлине, а в Праге Иржи Краух рекомендовал вас.
Галущак передернул плечами, будто поддержал сползающий тяжелый мешок. Здоровяка Крауха, бывшего горного спасателя из ближайшего окружения Генлейна, человека скользкого и опасного, Галущак знал, и они с Волошиным предпочитали с ним не связываться.
— Пройдемте, — Галущак сделал шаг вперед, засуетился у массивных дверей с бронзулетками, чтобы успеть первым распахнуть их перед берлинским посланцем.
Фернандес почувствовал, что дело пошло. «Не знаешь, где найдешь, где потеряешь, — подумал он. — В Праге я жалел, что Гофману пришлось сказать Крауху о моей поездке в Ужгород. Но сейчас это кстати. Ну а если уж придется встретиться нос к носу с Достом, что мне может помешать и дальше играть роль посланца 'Семьи Дорн'? Ингрид уже оповещена из Центра и подтвердит где угодно, что наняла частного сыщика по рекомендации… да хоть князя Багратиони, постоянного клиента фирмы».
Историю о том, как в Верховину, чтобы вступить в деловые отношения с галущаковским «трестом», выехал лично мистер Дорн и исчез по пути, Галущак выслушал с сочувствием, охая и сокрушаясь.
— Такие времена, такие у нас времена, все может быть, верю, верю… — причитал мебельный фабрикант.
. — Мы полагаем, мистера Дорна приняли за кого-то другого и поступили с ним несколько несообразно его положению, — мягко сказал Фернандес.
— Думаете, это могли сделать наши люди? И доказательства есть? — с опаской спросил Галущак.
Фернандес молчал. В наступившей паузе стало явственно слышно, как зазвонили на колокольне православного собора.
— Хорошо тут у вас… — задумчиво сказал Фернандес, — красиво…
— Неужели вы в наших краях впервые?
— Да, прежде не приходилось.
— Ну, а в Венгрии-то бывали? Это рядышком, тоже красивые места, можно сказать, на весь мир известные, но у нас тут лучше.
— Не был и в Венгрии.
— Вот и хорошо. Выпьем-ка по чашке кофе, — неожиданно сказал Галущак и, сняв телефонную трубку, коротко бросил несколько фраз по-венгерски.
Галущаку и в голову не приходило, что его собеседник, олонецкий карел Николай Минин, владел венгерским, так отдаленно похожим на его родной язык. В Барселоне генерал Лукач не раз удивлялся его произношению.
«Найдите мне Золтана, тут появился один тип, его надо пощупать», — насчет кофе Галущак так и не распорядился.
Фернандес невольно отвел глаза. Галущак тоже избегал прямого взгляда и, положив трубку, сказал:
— Так вот, за своих людей я отвечаю. Скорее, с мистером… Дорном бед наделали люди Волошина. Они, знаете ли… Озорные.
Фернандес вспомнил физиономии под мазеповками с трезубцами.
— Мы считаем, — сказал Фернандес, — что мистера Дорна держат в качестве заложника. Мы готовы заплатить выкуп в долларах.
— Гм…
— Но, с другой стороны, дело может принять в связи с событиями и политическую окраску. Видите ли, пропал человек, чья фирма квартирует не только в Берлине, но и в Лондоне. Германские власти крайне заинтересовались судьбой мистера Дорна. В то время как две страны радеют об интересах вашей земли, здесь, понимаете ли, с предпринимателем, который всячески укрепляет деловые контакты Германии и Великобритании, происходит неведомо что!
— Только этого нам не хватало! — притворно испугался Галущак.
— Мне известно также, что в ваши края выехал агент тайной полиции рейха.
— Гестапо?! Ай, как нехорошо! Чем же я-то виноват? — Галущак, понял Фернандес, начал ерничать. — Неужели мистер Дорн прямо ко мне ехал? Не списавшись? Странно.
— Общая ситуация вам известна. А мистер Дорн весьма дальновидный коммерсант. Предвидя скорую самостоятельность вашего лесного края, он, очевидно, решил быть первым, кто выведет ценную карпатскую древесину на мировой рынок. Не исключаю также, что именно этому благому порыву мистера Дорна кто-то решил воспрепятствовать.
В лице Галущака мелькнула искра настоящей заинтересованности. Он хотел что-то сказать, но в это время в комнату зашел молодой человек в щеголеватом полувоенном френче.
— Знакомьтесь, Ракоши, — сказал ему Галущак, — господин Стеншельд. Прибыл к нам от пана Крауха из Праги…
— Вот мои документы, — остановил Галущака Фернандес.
