ведь речь идет об исправлении границ, разве речь идет не только об исправлении границ?» — и потом меня попросили принести еще минеральной воды. Премьер-министр много пьет, — и Шмидт побежал дальше.
— Чем же это кончится? — Гизевиус смотрел недоуменно.
— Чем бы ни кончилось, фюрер уже назначил день вторжения в Прагу, 1 октября. Второго мы начнем воевать на два фронта. Значит, мы с вами должны все решить за эти две недели.
Гизевиус содрогнулся.
Шмидт опять пересек залу. В его руках была корзина, из которой торчали обернутые фольгой бутылки баденской.
— Давайте выйдем на воздух. Здесь не слишком уютно, — предложил Гизевиус. — Эти торги могут длиться бесконечно, — он кивнул на дверь кабинета. — Вряд ли Чемберлен не догадывается, что его надувают. Следовательно, надувательство его устраивает. Остается ответить на вопрос, почему… Кордт сделал все, что смог, а смог он, я считаю, немало, он добрался до Вильсона и дал ему вполне определенно понять, что Гитлер собирается занять всю Чехословакию. И все же не хочу верить, что англичане так низко пали и готовы подарить ефрейтору целую страну. Однако приезд Чемберлена уже сам по себе означает, что они предпочитают иметь дело с Гитлером, и только с Гитлером, он их устраивает. Но как же они близоруки!… Пока он загоняет их в угол и им кажется, что в самый последний момент удастся увернуться. Однако… Именно в тот последний момент они будут вынуждены перейти к обороне и…
— В отличие от вас, — грустно сказал Витцлебен, — что такое война на два фронта, я знаю на собственном опыте.
— Но в том и заключен смысл комбинации, генерал! Заострив ситуацию, мы не допустим войны! Как только дело зайдет в тупик, мы начнем действовать. Новая политическая ситуация — новая политическая фигура во главе рейха. Все изменится в корне.
— Однако ваш Кордт не справился с самой ближайшей задачей, а вы уже планируете столь отдаленные! Разве у вас есть другая реальная возможность влиять на события?
Гизевиус удивился наивности вопроса. Нет, никогда профессиональный военный не проникнется гибкостью профессионального разведчика. Ганс Бернд Гизевиус, сотрудник Гесса, доверенное лицо Аллена Даллеса, деланно пожал плечами:
— Поиск — моя постоянная забота. «Какого черта и куда запропастился гауптштурмфюрер Дорн! Он же вхож к леди Астор, — подумал он. — Асторы и Чемберлен дружат домами. Леди Астор лично знает Дорна. Мне говорили, она даже симпатизирует ему. От Дорна они, пожалуй, правильно воспримут неожиданный поворот событий. Но почему Дорн молчит так давно? Не отвечает на вызовы. Да и англичан пора вовлекать в нашу игру. Дорн должен был еще летом начать зондаж. Неужели у него нет никаких результатов? Завтра же направлю к нему агента», — решил Гизевиус.
Голоса, шум шагов. Кажется, закончили. Витцлебен устремился к дому.
На лице Гитлера не было того удовольствия, с которым он взирал на английского премьера три часа назад. Чемберлен выглядел растерянным. Взглядом подозвал к себе Вильсона, что-то быстро сказал ему. Вильсон с натянутой улыбкой, раскланиваясь налево и направо, повел Чемберлена к выходу буквально под руку. Что все это значит?
Гитлер, хмуро проводив их взглядом, ушел в кабинет.
Гизевиус вопросительно посмотрел на оказавшегося рядом Вольтата:
— Вы что-нибудь знаете, Гельмут?
— Ровно ничего. Я только знаю, что если чешские деньги не будут влиты в Рейхсбанк в самом ощутимом будущем… — Вольтат печально покачал головой. — Но до экономических проблем высокие договаривающиеся стороны, очевидно, не дошли. Иначе я был бы приглашен для консультации. Сейчас спросим у Видемана, он должен знать.
— Генерал Видеман, — окликнул он адъютанта Гитлера. — Мы сгораем от любопытства…
Тот надменно улыбнулся:
— Конечно, британец подавлен широтой мышления фюрера. Ему нужно время, чтобы до конца осознать величие наших замыслов. Господин премьер нечетко понимает, в чем заключен смысл права наций на самоопределение. Он так и сказал: «К решению этой проблемы я не готов и должен вернуться в Лондон для обсуждения ее с кабинетом». Фюрер не смог отказать своему гостю и пошел на уступку. Они условились встретиться на той неделе в Годесберге.
— Витцлебен невольно все дальше отстранялся от говорящего Видемана. Когда тот, закончив монолог, ушел, он тихо сказал Гизевиусу:
— Можно подумать, у него в чреве дубовая бочка…
— Ужасно пьет, я знаю… Своим любимцам фюрер прощает и это. У Видемана в портфеле всегда бутылка, а то и две. Кстати… — Гизевиус пристально посмотрел на Витцлебена. — А ведь это идея! Подарить Видеману коньяк «Камю». Он обычно в темной бутылке. Последнее время фюрер не расстается с Видеманом…
— Тише… — зашипел Витцлебен.
Появился Гесс. Он был явно раздражен.
Раскрыл дверь кабинета Гитлера ударом кулака и оглушительно захлопнул ее за собой.
III
У Эдуарда Даладье затряслись руки, когда в телефонной трубке он услышал хриплый, искаженный расстоянием голос Чемберлена:
— Я только что прилетел. Прошу вас, господин премьер, немедленно вылетайте в Лондон вместе с Боннэ. Необходимы срочные консультации. Я не смею взять на себя всей меры ответственности…
Наступила пауза.
— Я жду сегодня… В худшем случае — завтра утром…
Даладье повесил трубку. И только собрался вызвать Боннэ, как телефон снова зазвонил.
На проводе оказался Леон Блюм. Заговорщицким тоном он попросил о немедленной встрече. Даладье не смог отказать ему, сославшись на срочный отъезд в Лондон, ясно, здесь не может не быть связи. Блюм что-то знает о событиях в Берхтесгадене.
Блюм приехал не один. С ним был молодой человек с бесстрастным лицом.
— Яромир Нечас, — представил Блюм молодого человека, — министр здравоохранения Чехословакии. Он привез крайне конфиденциальный документ. — Блюм внезапно поклонился и пошел к двери, оставив Даладье с глазу на глаз с неожиданным визитером. А Даладье ждал от Блюма совета. Как все странно…
— В Праге стали известны подробности встречи Гитлера с Чемберленом, — начал Нечас, даже не присев в ответ на приглашающий жест Даладье. — Вероятно, перед нашим правительством будет поставлен вопрос о плебисците. Это крайне нежелательно. Поскольку его проведение может спровоцировать волнения других нацменьшинств нашей страны. Вот карта, — Нечас подошел к рабочему столу Даладье, отодвинул в сторону стопку книг и разложил карту. Даладье сразу же узнал карту Чехословакии. От северо-востока к юго-западу она была перечеркнута яркой красной линией. — Здесь отмечены районы, — пояснил Нечас, — которые президент Бенеш согласен передать Германии. И больше ни пяди нашей земли. А вот его письмо к вам, — Нечас протянул Даладье несколько машинописных страниц.
Это было не просто личное письмо. Это был меморандум Бенеша об условиях передачи судетской территории немцам. Подписи под меморандумом не было. Только в конце рукописная приписка, тоже не подписанная, но почерк Бенеша Даладье знал: «Я убедительно прошу Вас никогда не упоминать об этом плане публично, так как буду вынужден его опровергнуть. Не сообщайте об этом даже Осускому, так как он будет возражать».
Нечас молча направился к двери. Даладье хотел проводить его, но тот круто обернулся и жестом остановил его:
— Благодарю. Меня здесь не было. В наши дни, господин премьер, главное — не растерять
