Леопольд фон Захер-Мазох
Живая скамья
Когда пани Замби Михаловская взяла к себе в дом в Маляхов дочь крестьянина Олизера в качестве няни к своему ребенку, никто не обратил внимания на бедную девушку, с нечесаными, всклокоченными волосами и испуганными глазами, пришедшую босиком, в толстой рубашке и заплатанной юбке.
Но едва только пани одела девушку — по своему вкусу очень мило, а по понятиям галицийских деревенских красавиц очень прилично, — миловидная Матрена привлекла к себе все взоры.
Что-то азиатски пышное приобрела ее стройная фигура в желтых сафьяновых сапогах, в пестрой сборчатой юбке, в красной «корсетке» — безрукавке — и в пестром цветном полушубке. Белая рубашка грациозно вздымалась под белой овчиной, а длинные толстые косы кокетливо раскачивались по круглым бедрам.
Пугливое выражение ее свежего лица все больше и больше уступало выражению приветливой доверчивости. Не прошло и двух недель, как она приобрела гордую посадку головы, как у принцессы, и искрящиеся черные глаза ее, казалось, готовы были повелевать и грозить.
Вскоре все мужские сердца в Маляхове воспылали любовью к ней: кучер и казак соперничали с лакеем, а следом господский писарь воспылал к ней страстью, да и сам управляющий, высокородный пан Богуслав Михаловский был близок к тому, чтобы записаться в поклонники Матрены.
На славянском востоке истории подобного рода случаются также часто, как в сказочных магометанских странах.
Превратила ведь однажды простая еврейка, красавица Эстерка, голову миропомазанника, короля Казимира польского, в скамейку для своих ног — и не одна крестьянская Венера превращала своего надменного благородного господина в послушного раба своих бесконечных капризов. Как раз в то время красивая дочь одного глоцовского крестьянина стала графиней Комаровской.
Пан управляющий был мужчина в самом расцвете и обладал любящим сердцем, которое его властная и капризная супруга никогда не могла вполне удовлетворить. Маленький уголок в этом сердце всегда оставался свободным: вначале его заняла одна очаровательная помещица, потом жена еврея-корчмаря, а после нее одна швейцарка-гувернантка.
В настоящее время трон пустовал, и Матрена была как будто прямо создана для того, чтобы занять его. Пан Михаловский скоро заметил, что у него множество соперников, и, чтобы не рисковать и не натыкаться на помеху в лице какого-нибудь писца или казака, он решил без промедления объясниться в любви своему идеалу.
Вскоре представился подходящий случай — в местечке по соседству началась ярмарка. Пан Михаловский купил там несколько ниток кораллов, яркую шелковую косыночку и пару серебряных сережек и явился с этими сокровищами как раз в тот момент, когда, по счастливой случайности, жена его уехала в гости к соседней помещице.
Он проскользнул в заднюю комнатку, где Матрена в это время играла с ребенком на низком турецком диване, и начал с того, что преподнес ей отливающую всеми цветами радуги косыночку. Плутовка сразу смекнула, в чем дело, и, лукаво улыбнувшись, блеснула своими белыми зубками.
Управляющий похвалил ее цветущий вид, полюбовался ее роскошными волосами — затем на сцену вышли сережки. Матрена разрумянилась от радости и охотно уселась смирненько, когда ее господин собственноручно начал вдевать их ей в уши.
Наконец, влюбленный управляющий выгрузил кораллы. Матрену это, по-видимому, совсем покорило; по его приказанию она встала и распахнула свою овчину, а он надел ей на шею великолепное ожерелье.
— И красивая же ты девушка! — бормотал пан Михаловский, — как будто создана для того, чтобы вводить в искушение мужчин…
И бедный, слабый Адам тотчас же поддался соблазну и обвил руками хитрую Еву.
Она попыталась вырваться, но он крепко прижал ее к себе и поцеловал в белую шею. Тогда она с подобающей почтительностью легонько толкнула его в бок, но это тоже не помогло — пан управляющий все настойчивей выражал свои чувства. Потеряв терпение, Матрена подняла крик.
Черт привел в эту минуту пани Замби. Она вмиг сообразила, что к чему, и уже собралась ринуться на супруга с яростью тигрицы. Но он не растерялся.
— Не лги! — крикнул он на бедную испуганную девушку с видом строгого судьи. — Ты — воровка! Это ты утащила деньги!
— Что такое? — недоумевая, спросила пани Замби. — Матрена что-то украла?
— Да, я поймал ее на месте преступления!
— Барыня, я не виновата… барин меня… барин хотел… — бормотала бедняжка, запинаясь.
— Ну да! наказать тебя! — закончил за нее управляющий.
— Это мое дело! — заявила пани Михаловская, — где плетка?
Она направилась в угол, где на гвоздике висело орудие ее величия рядом с чашей со святой водой, а Матрена тем временем неожиданно угостила управляющего сильным пинком и, когда тот попятился, быстро распахнула окно, выпрыгнула во двор, вскочила на барскую лошадь, которую казак водил по двору, и ускакала.
Все растерянно смотрели ей вслед и, прежде чем они опомнились и подумали броситься в погоню, Матрены уже и след простыл.
Матрена скакала без оглядки, ни на мгновение не останавливаясь, через деревню, через поля, пока не очутилась в лесу. С безумной поспешностью устремилась она по узкой, поросшей высокой травою тропинке. Смертельный страх охватил ее: она сознавала, что теперь, уведя господскую лошадь, она действительно совершила преступление.
Благополучно добравшись до лесистых холмов, она поехала шагом по скалистой тропинке, держась у отвесных гранитных стен, уходящих вниз, в темные пропасти с шумящими водопадами, — все выше и выше, пока мрачная карпатская пустынь не окружила ее со всех сторон.
Здесь только она с облегчением вздохнула. Что делать дальше, Матрена не знала. Она знала только то, что сюда не дотянется ничья рука, что в эти места не дерзнет забраться ни один сыщик, что здесь она будет в безопасности и на свободе.
Обогнув скалистый утес, Матрена вдруг увидела перед собой юношу в костюме воинственных горцев, лежавшего на обрыве, поросшем низким сосняком и мхом, и державшего в руке длинное ружье. Оба, остолбенев, смотрели друг на друга.
— Кто ты? — спросил юноша.
— А ты кто? — вопросом ответила Матрена, придержав лошадь.
— Я Метуд Иевдаш, — ответил юный герой, — тот самый, чье имя всюду знают и перед кем трепещут. Сотня храбрых гайдамаков послушна моей воле.
— А я бедная девушка. и пришла попросить твоей защиты и помощи, — схитрила Матрена и затем в коротко рассказала ему, что с ней приключилось.
— Останься у нас, — воскликнул Метуд, — мы будем почитать тебя, как королеву.
Матрена тотчас согласилась — да и что еще ей оставалось?
Они протянули друг другу руки и отправились вместе в дальнейший путь.
Когда стемнело, они добрались до маленькой лесной поляны, на которой пылал огромный костер. Вокруг костра лежало человек двадцать вооруженных с ног до головы людей. Один из них вскочил и пошел навстречу Метуду; это был его брат Симфониан. Вместе они стояли во главе шайки.
Они обменялись несколькими словами и затем подняли топоры. Предстояла, по-видимому, борьба не на жизнь, а на смерть. Но Матрена подошла и стала между ними.
— Что вы хотите делать? — воскликнула она. — Взбесились вы?
— Она моя! — пробормотал Метуд.
— Эта красивая добыча принадлежит мне, — заявил Симфониан.
— Не тебе и не ему, — спокойно сказала Матрена, — пока еще мое сердце свободно. Постарайтесь
