– Вы вся дрожите, холодно вам?
– Да, наверное… Утро свежее, надо окно на кухне закрыть. – Катя чувствовала: надо двигаться, ходить, разговаривать. Не надо молчать!
– Врете вы, Катя. Меня боитесь. Да я ж не спать сюда с тобой приехал! Не скотина же я…
– Я знаю, знаю. – Она чувствовала: в нем снова зреет тот ком воспоминаний пережитого, невыплаканных слез, жалоб. – Я все знаю, Димочка. Я вас не боюсь, это вы напрасно, просто я… Это хорошо, что вы ко мне приехали, Дима, хорошо. Когда на душе такое – одному нельзя, я это знаю, знаю… Нам о многом надо поговорить с вами… с тобой… я чувствую, догадываюсь. И мы обязательно поговорим об этом. Позже, когда… когда горе будет позади. У нас еще будет время. А сейчас успокойтесь. Все хорошо, все правильно, я тут, рядом с вами. Я никуда не уйду. Вы немножко отдохните, я буду рядом и…
Он поцеловал ее в губы. Этот поцелуй впоследствии она помнила долго. Дольше, чем ей бы того хотелось. Во рту остался привкус его слез, солоновато-горьких…
Он уехал в половине шестого. Она снова спустилась во двор, проводила его до машины. На прощание он сказал, что после обеда должен будет вернуться на дачу – его просили заехать в местную милицию: «Какие-то формальности… Какие? Просили быть…» Катя предложила поехать с ним: возможно, понадобится ее помощь в качестве «официального лица», она ведь сотрудница ГУВД, если возникнут сложности, то…
– Сколько смертей, Дима, сколько, – вздохнула она горестно. – В вашей семье повторный траур и там, в окрестностях вашей Уваровки, несчастье за несчастьем. Убийства, слыхали уже, наверное, – весь район слухами полон.
Он кивнул, но по его виду она поняла, насколько далек он сейчас от чужих бед.
– Я совсем не так представлял нашу встречу, – повторил он на прощание, – ну да… видно, не судьба.
– Ваш отец был хорошим человеком. Быть может, не таким знаменитым, как дед, но… Его будут помнить, Дима, – заверила Катя. – А насчет нашей с вами судьбы… Никто своей судьбы не знает. Она сама выбирает, как с нами поступать.
Катя вернулась домой, перемыла чашки и начала потихоньку собираться на работу. Она знала: какие-то пока неясные, но насторожившие ее подробности случившегося она узнает из утренней сводки происшествий. А другие… «Нет, наверное, придется переселяться в этот чертов Раздольск, – подумала она, набирая номер Мещерского, чтобы сообщить ему новость. – В этих местах определенно происходит что-то странное. Упавшая в воду электробритва… несчастный случай… Надо же…»
Глава 15
НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ?
То, что и это дело ему чрезвычайно не понравилось с самого начала, Колосов не пытался даже скрыть. Он знал: теперь, что бы ни случилось в Раздольске – травма ли на производстве, ДТП или подозрительный несчастный случай, – все напрямую коснется его, начальника отдела по раскрытию убийств, возглавляющего оперативно-следственную группу. Начальство не преминет жестко спросить с него за все грехи: отчего это в районе такая отвратительная криминогенная ситуация и почему местная милиция до сих пор не в состоянии навести порядок. А с кого же еще спрашивать? Бросили тебя руководить – руководи, не майся дурью, ждут от тебя усиления бдительности, положительных результатов – выполняй приказ. Упал – отжался, иначе…
На дачу Базаровых в Уваровку оперативную группу вызвали в 23.15. Колосов намеренно приехал чуть позже, давая возможность местным коллегам почувствовать себя хозяевами положения. Не стоит сразу брать в руки начальственную палку и погонять. О Базаровых он знал лишь одно: эта семья благодаря известному деду-режиссеру принадлежит к такому кругу, в котором любые происшествия, пусть самые малозначительные, не проходят незамеченными. Совсем недавно по каналу «Культура» показывали репортажи с похорон режиссера, крутили его фильмы по всем каналам. И вот трагически погиб еще один член этой семьи.
Кое-какие краткие сведения о Базаровых ему дал по пути на дачу всезнающий и вездесущий участковый Сидоров:
– Небедные они люди, Никита Михалыч, ой какие небедные, – делился он. – Приезжают на дачу редко. Но вот спутниковую антенну на крышу поставили. И телефон, когда забарахлила линия в поселке, покойник- то нынешний Владимир Кириллович пригнал монтеров – в два дня новый кабель проложили. Во как! А потому что связи, деньги, вес у него был. Старика-то, Кирилла, я раза три всего в прошлом году видел. Ничего, бодрый был старикан, на Клязьму ходил. Потом, говорят, его паралич вконец разбил. Эх, теперь все тут забросят родственники-то… Один сынок у него тоже режиссер, так, говорят, уже гражданство поменял. А внуки… Один из них у местной администрации успел уже хороший кусок отхватить на папашины деньги – базу отдыха целую откупил в Отрадном. Сплошные боевые искусства там у них, Шаолинь этакий. Ну, регистрационный номер, лицензия – все честь по чести. Я лично проверял.
На темной дачной веранде Колосова встретили врач и две заплаканные старухи. Одна сидела в инвалидном кресле, а другая с трудом пыталась это кресло с веранды удалить. Оказалось, что это вдова режиссера Анна Павловна Мансурова (бог мой, Колосов никогда бы не узнал в этой сморщенной каракатице кинозвезду, которой некогда восхищался его дед во время войны) и еще ее домработница.
– Медведь утащил графиню! – хрипло выкрикнула Мансурова, тыча пальцем в Колосова. – Вот он, вот он – стреляйте же! Больше света, больше… Что, не успели в кадр? Тогда еще один дубль. Господи, как я устала, когда же все это кончится, весь этот ад… Лучше бы умереть. А это кто? Из массовки? Скажите Кире, чтобы снял его непременно крупным планом – характерный типаж.
На растерянную улыбку Колосова домработница лишь замахала руками:
– Заговаривается она, не обращайте внимания. Ей только что сказали про несчастье.
– Погибший ее сын? – спросил Никита.
– Мачехой она ему была, молодой человек. – Домработница наклонилась и отцепила руки Мансуровой, цеплявшейся за дверной косяк. – Мачеха не мать. Аня, да прекратите же вы! Что вы кричите? Вы дома, не на студии. Оглянитесь – дома вы, здесь никого нет, кроме ваших близких. А это милиция приехала.
– Милиция? НКВД? Зачем? Они хотят меня арестовать? За что? Бога ради, позвольте мне позвонить
