– Елена Львовна, что все-таки произошло с вашим мужем? Почему он…
Колосов вспомнил впоследствии всю эту «картинку». Их приход в дом самоубийцы. Просторные, залитые солнцем комнаты новенького еврокоттеджа казались полупустыми не от недостатка мебели, а от тишины, в них царящей. Открыла входную дверь на их звонок с парадного какая-то молчаливая изможденная женщина в черном – видимо, домработница Ачкасовых. В холле-прихожей было полно траурных венков с лентами. Огромные букеты роз, гладиолусов, хризантем, лилий, гвоздик и георгинов лежали на ящике для обуви и на креслах.
Домработница проводила их к вдове. Елена Львовна, узнав, кто они такие, и терпеливо выслушав слова соболезнования, кивнула холодно и вежливо, а затем вернулась к прерванному занятию, за которым они ее и застали.
– Личным делом моего мужа было поступить так, как он поступил. О причинах же, толкнувших его на этот шаг, я ничего не знаю.
Можно было разворачиваться и уходить. Колосов прочел это в ее темных глазах: убирайтесь вон. Но Караулов по молодости лет, а может, и просто с досады, не пожелал так вот быстро сдаться и отступить.
– И вы так спокойно об этом говорите! – воскликнул он. – Ведь он – отец вашего ребенка! А вы можете заниматься маникюром, когда…
Елена Львовна Ачкасова как раз в эту минуту сделала особенно удачный штрих кисточкой на ногте большого пальца и поднесла руку к лицу, любуясь результатом. Ее ответ Колосов запомнил надолго.
– А что, было бы лучше, если бы я билась головой об стенку и причитала? – спросила она спокойно. – Это было бы фальшиво, молодой человек, простите, я не расслышала вашего имени-отчества. Это было бы пошло и недостойно наших с Михаилом отношений. Если бы он мог видеть меня сейчас, он бы…
В тот миг Колосов ожидал услышать от этой женщины, похожей на сфинкса, все, что угодно: «понял бы меня», «не осудил бы» и тому подобное. Но Ачкасова совершенно буднично закончила:
– Он бы не возражал.
Секунду они все молчали. А потом Елена Львовна поднялась с кресла.
– Извините, – сказала она, – сейчас придет машина. Хочется поскорее покончить со всем этим.
Колосов понял: под словечком «это» она подразумевала похороны мужа, панихиду на заводе.
У ворот коттеджа, когда они покидали его, уже стояла синяя «Вольво». За рулем был тот самый «друг и компаньон», который взял на себя все хлопоты по похоронам Ачкасова «от лица его безутешной вдовы». На взгляд начальника отдела убийств, это был самый обычный, ничем не примечательный мужик. Такой же, как и Ачкасов, рыхлый толстяк, типичный полнокровный сангвиник, как выразился судмедэксперт, пожилой, да ко всему еще и лысый, как коленка. Шикарная машина да отличный черный костюм казались его единственными достоинствами.
Владелец «Вольво» терпеливо ждал за рулем, даже и не пытаясь пройти в дом и повидать вдову. И в этом вежливо-стоическом равнодушии ощущалось нечто такое, что… Какими же были изначальные отношения между Ачкасовым, его женой и его другом-компаньоном, подумал тогда Колосов, если теперь они обернулись вот таким внешне полнейшим бесчувствием?
Глава 5
СОСЕДИ
Приятельницу Катя нашла у калитки. Нина разговаривала с молодым мужчиной, одетым по-дачному просто – в спортивный костюм. «Молния» его «олимпийки» была расстегнута, открывая загорелую грудь, с плеча свисало синее махровое полотенце. Глаза же незнакомца… Катя отметила, как Нина и этот явно собравшийся на речку парень смотрели друг на друга: она радостно и смущенно, а он со снисходительным интересом и… Взгляд его скользнул по располневшей Нининой фигуре. Складывалось впечатление, что он рассматривает женщину на седьмом месяце беременности как редкий экземпляр насекомого, прежде чем дотронуться до которого, еще сто раз надо подумать.
– Не представляешь, какая тут перед вашим приездом буря была, гроза. На станции провода оборвало, два дня весь поселок без света куковал… – Голос у Нининого знакомого был приятным; самое обычное приветствие «добрый день» он произносил при желании так многозначительно, так мягко играл низкими обертонами, что просто можно было растаять от этой его интимности и шарма.
– Костя, а ты давно здесь? – осведомилась Нина.
– С июня мы тут, все уже так успело надоесть.
– Мы? Значит, и… Лера с тобой тут? – Нина спросила это с неловкой запинкой.
– Угу, – парень нехотя кивнул, – куда ж я без нее? Точнее, она без меня?
– Но она… с ней получше или все как прежде?
– Как прежде. – Его лицо из насмешливого стало угрюмым. – Смотря как накатит. А ты, я вижу, Нина, тоже г-мм… несколько изменилась за это время. Сколько мы не виделись-то? Лет пять?
– Семь.
– Ну, ты еще больше похорошела.
Щеки Нины порозовели. А Кате почудилась в этом комплименте легкая тень издевки.
– А муж ревнивый и грозный, где же он? – Парень тут впервые за весь разговор полуобернулся в сторону Кати, которая стояла на садовой дорожке в нерешительности – то ли уйти в дом, оставив Нину продолжать беседу, то ли остаться.
– Борис работает. Он… он в командировке. Он приедет. На днях. Позже, словом, как только сможет. А мы… это вот моя подруга. Катюш, познакомься. Да вы же, наверное… Кость, да вы должны были встречаться! Катя, это же Костя Сорокин – разве не помнишь его? Нет? А я отлично помню, как вы у нас гостили, и еще Мещерский был с бабкой и дедом, и мы с тобой, Сережкой Мещерским и вот с Костей на заливные луга на тот берег отправились. Ну, не вспомнила, нет? У Кости еще собака была, дог такой огромный, черный! Неужели забыла? Господи, что за память у тебя!
