– Глупости, – пылко возразила Катя. – Ты красавица у нас. – Костька этот твой вчера глаз от тебя оторвать не мог. И вообще… в такую рань кто нас на речке увидит? Хоть голышом барахтайся. Только вот для маленького… ему разве полезно в воде?
– Еще как полезно. Родится второй Жак-Ив Кусто. Да ты меня слушай, Катька, запоминай. Самой все эти сведения наверняка скоро пригодятся.
Вот так и получилось, что, «едва продрав глаза, не проглотив ни куска», как горько позже сетовала Нина, они в четверть восьмого уже вышли за калитку и направились осматривать окрестности: Нина все в тех же безразмерных шортах, кофте и соломенной шляпке с кипрского пляжа, Катя тоже в шортах, майке, бейсболке козырьком назад и с рюкзачком за плечами, где лежали бутерброды, бутылка противного теплого «Спрайта», полотенца и фотоаппарат-«мыльница» – снимать пейзаж с вершины горы.
Они миновали пыльный проселок и вышли к полосатому шлагбауму, преграждавшему выезд на бетонное шоссе. Мимо прокандехала автоцистерна с надписью «Молоко». Прицеп ее, украшенный надписью «Пиво», болтался сзади, прыгая и гремя на колдобинах.
За ельником открывался берег речки Сойки. Несмотря на ранний час, на песке уже возились ребятишки. Их велосипеды валялись в траве под деревьями. А Май-гора царила над рекой действительно подобно древнему кургану. Вблизи этот холм показался Кате еще выше и круче. Заросшие кустарником и молодыми деревцами склоны были насыщенного изумрудно-зеленого цвета. С восточной стороны кусты прорезала желто-коричневая глинистая промоина: по ней стекали с холма в речку Сойку дождевые потоки.
– Господствующая над местностью высота. Так дед горку нашу называл. – Нина, сдвинув шляпу на затылок, приложила руку козырьком к глазам. – Ну-ка, щелкни меня на ее фоне. Потом я тебя.
Они нащелкали фотоаппаратом несколько снимков. Катя предложила пройти берегом реки до церкви, но Нина отговорила ее: потом успеем еще, когда с холма спускаться будем, тогда и в храм заглянем.
– Тут троп наверх полно ведет. – Нина бодро взяла курс на еле заметную в траве тропинку, уводящую от реки в лес к подножию горы. – Мы в детстве постоянно лазили: тут орехов лесных полно было, малины на склонах. Удивляюсь, и как ты ничего не помнишь?
Подъем на Май-гору занял у них минут двадцать. Шли с остановками. Нине, хоть она и всячески храбрилась, приходилось трудно. На Катин взгляд, все было кругом хорошо и живописно, только уж слишком много водилось в этих благословенных местах жгучей крапивы и кусачих мошек, тучей плясавших на солнце над белыми зонтами дудника и фиолетовыми свечками иван-чая.
И вот – они на вершине.
– Весь мир на ладони, ты счастлив и нем и только немного завидуешь тем, другим. Ой, что это? Что за дрянь еще такая?
Катя с трудом оторвалась от зрелища, открывавшегося с вершины Май-горы – в отличие от заросших склонов почти «лысой», открытой всем ветрам, утонувшей в пышной, напоенной дождями, нагретой жарким августовским солнцем траве. С горы было видно далеко-далеко: темные хвойные боры до самого горизонта, малахитовые лоскутки полей и лугов, лента речки, крыши домов далеко внизу, ниточка шоссе, уходящего куда-то…
Нина обо что-то споткнулась, ушибла и поцарапала ногу. В траве белел какой-то предмет. Катя нагнулась. Похожий на белесый камень, вымытый дождями, выступающий из земли… Это был не камень, а старый коровий череп, пустыми дырками глазниц уставившийся на них с Ниной. Катя потрогала темный коровий рог. Второй был обломан под самый корень и напоминал кусок щепки, воткнутый в кость.
– До крови оцарапал, гад. – Нина заковыляла к березовым бревнам, брошенным возле выжженного в траве кострища. – Откуда тут еще и дохлая корова?
Катя плавным жестом указала на кострище:
– И был заклан тучный телец, и жертва сия… Нина, а кто-то из ваших дачников скотинкой балуется, а?
– Раньше лесник местный держал корову, коз. Мы у него молоко покупали.
Катя, присев в траву, всмотрелась в череп.
– Стильная вещь. Некоторые сейчас такие вот костяшки сушат, потом лаком покрывают и держат дома в качестве природной скульптуры. Прочих останков не обнаружено, одна головенка тут бычья. Интересно, кто же, дружок, сюда тебя принес? – Она ласково погладила костяшку по лбу. – Нин, а давай возьмем с собой домой? Будешь, когда помиритесь, Борьку по ночам пугать.
– Найди мне подорожник. – Нина старательно «слюнила» багровую ссадину на щиколотке. – Столбняк тут еще подцепишь с этой мертвечиной!
Строя догадки, как коровий череп мог попасть на вершину горы, приятельницы разложили на березовых бревнах припасы. Но есть отчего-то не хотелось. Солнце припекало все сильнее, надо было спускаться. Спуск оказался труднее, чем подъем. Катины сандалии так и скользили по глине, путались в траве. Тропа местами пересекала густой малинник. Увы, ни единой ягодки попробовать так и не довелось: кусты были кем-то помяты, а местами и варварски поломаны. «Все обобрали, обжоры, – нелестно поминала Катя местных дачников. – Буренку смолотили на шашлыки, малину, орехи – тоже не видно! И грибов, наверное, после таких хищников в лесу днем с огнем…»
Здоровенная, как гренадер, крапивища ожгла Кате предплечье. Стараясь не делать лишних движений, почти не дышать, вообще как-нибудь уменьшиться в размерах, Катя начала «скатываться колобком» по тропе, заросшей этой кусачей дрянью. Спуск тут был очень крут. Внизу было здание церкви, дорога, ведущая к поселку. Прямо же у самого подножия холма валялся битый старый кирпич: остатки церковной ограды, примыкавшие с этой стороны к тропе.
Катя решила быстро спуститься и, пока Нина плетется следом, сделать несколько снимков. Гора нависала над ними зеленым куполом. И уж если фотографироваться на ее фоне, лучшей экспозиции и не придумаешь.
Катя что есть духу припустила вниз. Вот и ограда – оставшийся фрагмент ржавой решетки, обвитой жидким вьюнком, что-то пестренькое в траве и…
Катя, вскинувшая уже было фотоаппарат, вдруг замерла. Круто обернулась. Пестренькое в траве… Она увидела то, от чего сердце ее сразу упало куда-то вниз, вниз…
Бледная, тощая, исцарапанная рука, судорожно впившаяся в каменный обломок церковной ограды.
