– Лехистан за границей. Кто же у них там сейчас на хозяйстве за главного? – спросил Колосов. Но рубоповец лишь махнул рукой:
– Да какая разница кто? С Модиным имела и будет дело иметь низшая каста. Шелупонь. Им приказали – они сделали, припугнули. И финита. И при всем нашем… при всем твоем, коллега, горячем желании действовать, отрывать им, гадам ползучим, головы, ни на самого Лешеньку-Лехистана, ни даже на его ближайшее окружение мы по этому делу при такой вот хлипкой доказательственной базе не выйдем. Оперативной перспективы – ноль: мы уже все просчитали. Это я тебе говорю.
– Поэтому, раз нет перспективы взять Леху за упитанную задницу, значит, и делать ничего не надо? Хорошая у вас логика, Гена, Гена, эх, доплетете вы когда-нибудь свои комбинации… – Колосова, хотя он и злился, порой восхищало и это ленивое всезнайство, и абсолютнейший невозмутимый пофигизм Обухова. Тот считал достойными себе противниками лишь крупных и очень крупных представителей «контингента». И сладостно, и долго копил на каждого такого потенциального «крупняка» горы компры в персональном компьютере.
Когда-нибудь, по его убеждению, все это должно было сработать и прогреметь так, что аж всем чертям станет тошно. Но если у рубоповцев спрашивали, когда же, ну когда настанет тот долгожданный День Гнева, когда грянет гром и грянет ли вообще, Гена Обухов в числе первых делал красивые загадочные глаза и многозначительно обещал: скоро, потерпите еще чуток.
– Ладно, делайте что хотите, но с Модиным я буду контактировать лично и один, без твоих помощничков. – Колосов всем своим видом показывал, что никакие возражения тут более неуместны.
– Да там все проще пареной репы, Никит. Не паникуй. – Обухов сладко-сладко потянулся. – Он трясет мошной, отсчитывает купюры. Мы их помечаем скоренько. Потом он с нашим сопровождением – ну, хочешь, ты сыграй роль его телохрана, окунись, так сказать, в героическую атмосферу – едете «на место» по их звонку. Вручаете портфель с деньгами. Потом мы их берем. Я устраиваю так, что… Ну, будет моментик, когда твой Модин подумает, что все, хана, мол, пишите письма. Смертельная и грозная опасность нависает над его головой, а ты… – Обухов ухмыльнулся. – Ты его спасаешь. Красиво так, живописно, натурально. И – финита. Потоки благодарных слез, пожатия рук. Ты получаешь личный контакт со свидетелем – как результат полного к себе доверия и приязни, он деньги свои назад и покой душевный, а я… Один я, бедный, ни черта не получаю интересного. Я и так, как видишь, все знаю.
– А вы получаете статистику. Год закрывать – чем отчитываться-то будешь? Комбинациями, что ли, своими? Теорией?
– Отчитаемся. Не волнуйся за нас. Но… галочка лишняя не помешает. Знаешь, эти бюрократы меня когда-нибудь в гроб загонят.
На том они и поладили. Колосов был доволен и удивлен. На этот раз с Генкой обошлось все тихо-мирно. Без ругани и обычной дележки полномочий, без криков: «А ты кто такой?» – «Нет, а ты кто такой?»
На словах и с Модиным все должно было получиться гладко. Однако как оно там сложится на самом деле – одному богу было известно. А загадывать Колосов не любил.
Когда он вошел в кабинет, где Модин в полном одиночестве от руки, без помощи верной секретарши, переписывал заявление, не стал начинать дело издалека, а бухнул сразу из всех бортовых орудий залпом:
– Сумма, требуемая у вас, в наличии, Станислав Сергеевич?
Модин вздрогнул. Отложил ручку – «Паркер» золотоперый, – сдвинул очки на кончик носа.
– Вы… ах, это вы, простите, но я как-то вас не узнал… Вы…
«Странно, что вообще припомнить силится», – подумалось Колосову. Кроме мимолетной встречи у коттеджа Ачкасова и последующей сухой и краткой беседы с «другом покойного» на тему «ах оставьте вы нас всех в покое», они с Модиным не общались.
– Ну, что на этот раз у нас случилось? – В кабинет зашел Обухов, забрал заявление, прочел, хмыкнул удовлетворенно: – Ясненько, Станислав Сергеич, вот это уже больше похоже на правду.
– Я думал, что так у вас обращаются только с теми, кто преступил закон, – сказал Модин скорбно. Колосов увидел, что толстяк весь взмок. Пот лил с него градом, и ему то и дело приходилось вытирать платком лицо и шею.
– Мы разве дурно с вами обращаемся? Откуда такие мысли? – Обухов удивленно приподнял брови.
– Вы… – Модин опустил глаза. Колосов читал на его осунувшемся, обрюзгшем лице: «Господи, ну зачем я все это затеял? Зачем я к ним пришел?» Большего раскаяния на лице заявителя о том, что обратился в «органы», Никите еще не доводилось лицезреть.
– А вы, дорогой Станислав Сергеевич, должны были сразу поиметь четкое представление о том, насколько серьезен вопрос, с которым вы к нам пришли. Правоохранительные органы, к вашему сведению, не мальчишки для битья. У вас, дорогой мой, проблема финансового плана с вашими непосредственными партнерами, которых вы самым нахальным образом пытаетесь кинуть. Ну и на здоровье! А вы имеете наглость пытаться использовать органы госвласти в качестве прикрытия, чтобы уйти от совершенно законной – учтите, – совершенно оправданной обязанности расплачиваться по взятым некогда на себя обязательствам. И вы хотите, чтобы я терпел все это?
– Но с меня вымогают деньги!
– Разве в сентябре прошлого года вами не был взят соответственно кредит в банке?..
– Но тех людей, которые ко мне ворвались, я и в глаза никогда не видел! Я у них ничего никогда не брал. А они вымогают у меня деньги, а я… – Тут Модин, словно на гвоздь, наткнулся на взгляд Обухова и умолк. А тот все продолжал есть его взглядом: что, дескать, ты нас за дурачков, в натуре, считаешь?
– Сумма, которую должны вы вернуть банку, эта сумма у вас есть? – снова спросил Колосов.
Модин глянул на него с великой тревогой.
– А это был самый первый вопрос, который мне задали в этом учреждении, – сказал он с нервным смешком. – Приготовил ли я деньги. Почему-то мои финансовые дела здесь всех так интересуют? Что я, украл, что ли, что-то? Я заработал. Все, что я имею, я заработал трудом. Вот этими своими руками, молодой человек, и прекратите так ернически ухмыляться! – Модин поперхнулся от волнения. – Между прочим, я вам обоим в отцы гожусь, а вы… вы смеете со мной таким тоном… Я… я жалею, что пришел, да! – выкрикнул
