Поместил ее к нам сын Эдуард Цыпин. Здесь его московский адрес. И скан-копия его паспорта, у нас тут такие правила, вот его фото. – Медсестра с изумлением воззрилась на Лаврентия Тихвинского: – О боже… это ВЫ?
Глава 53
Радиоактивная пыль
Тускло, а потом болезненно ярко вспыхнул свет, и Шуша, облепленная тьмой, как липкой паутиной, на мгновение ослепла. А затем, когда глаза привыкли, поняла, что этот подвал – другой, не такой, как в их доме.
Она боялась, не знала, куда смотреть – на труп-кокон в полиэтилене на полу или туда, в самый конец, где лестница и железная дверь.
Вот ее открывают, лязгая засовами.
Шуша, звеня кандалами, поднялась на ноги. Ее все еще мутило, голова кружилась, и все плыло и качалось: стены, пол, лестница и те, кто вошел в подвал.
Принц Фортинбрас…
И еще один… принц Фортинбрас…
Двое…
Один остался стоять шагах в пяти, а второй приблизился вплотную.
Зеркало в танцклассе, пылинки, пляшущие в луче солнца, Воробьевы горы, черная «Волга», «Эдик, я люблю вас…».
Как он умирал, кончая… Она все еще помнила, как они умирали вместе, задыхаясь от страсти и поцелуев.
А теперь его полная копия, его двойник… или брат-близнец смотрел на нее пристально и оценивающе.
– Подойдет, брат.
– Помни, она мне нравится, я люблю ее.
Шуша вздрогнула: что он такое говорит?
Эдуард Цыпин повернулся к брату Владимиру Галичу:
– Ты слышал? Помни.
– Я не против, брат. Но каждый из нас чем-то жертвует в этом деле. Лаврентий верой и бессмертной душой, – Галич усмехнулся. – Я деньгами, всем, что ставят в покер на карту. Ты любовью, привязанностью.
– Что происходит? – сипло спросила Шуша. – Эдик… ты… вы что? Кто это такой? Твой брат? Где я?
– Ты у меня дома. Помнишь, ты всегда хотела приехать ко мне. Переехать совсем.
– Меня тошнит.
– Скоро пройдет. Это смесь кокаина со снотворным, прости, все, что было под рукой там, в туалете, извини. Вырубает моментально, и память играет в прятки, но потом все проходит.
– А это что? – Шуша показала на…
Нет, не на труп Желябовой, на свои кандалы, на цепь.
Удивительное дело, увидев его рядом, она странным образом успокоилась. Тоскливый ужас отступил и сменился… какое странное чувство…
Тот, кого она любит, только что сказал, что тоже любит ее. А второй… другой… сказал, что «она подойдет».
– Это… привязь, поводок. Как тебя тут еще удержать?
– Я не понимаю, Эдик, пожалуйста…
– Как тебя еще тут удержать, если ты откажешься? У нас уже были печальные прецеденты, – Эдуард Цыпин не глянул на труп в полиэтилене, он смотрел на Шушу. – Раньше. Никто этого не хотел. Мы с братьями уж точно этого не хотели, но так вышло. И теперь принимаем такие вот меры предосторожности – как в фильме про маньяков, – похищение, подвал, цепь.
– Вы что же – маньяки? Оба?
И опять странная штука – произнеся это, едва держащаяся на ногах от слабости и тошноты Шуша почти окончательно успокоилась! Он… он был рядом, с ней. И его брат – полная копия. Она видела их глаза… его глаза.
– У нас мало времени, мы должны уехать. И ты поедешь с нами, – не отвечая на тот вопрос, сказал Эдуард Цыпин. – Мы этого не хотели, но так уж вышло…
– Я должна поехать с тобой?
– Да. И с моими братьями.
– С тобой – куда угодно.
Цыпин оглянулся на брата Галича.
– Ты что, не слушал меня, не верил мне – с тобой куда угодно, – с силой повторила Шуша.
– Послушайте девушка, – Галич подошел к ней. – Послушай нас. Я тебе сейчас не солгу ни полслова. Мне… нам всем нужен ребенок.
– Какой ребенок? – Шуша растерялась.
– Твой и наш.
– Я не понимаю, Эдик…
– Мы больны, я не говорил тебе, не бойся, это не заразно, дело только в нас. – Цыпин сжал ее руку. – Мы родились в Чернобыле после аварии, мотались по больницам, потом по приемным семьям, а в двенадцать лет… пацанами мы нашли… обрели друг друга. С тех пор мы вместе, и то была наша тайна. Я и мои братья… Мы хотим иметь детей, ребенка – все равно, мальчика или девочку, лишь бы здорового, жизнеспособного, понимаешь?
– Нет. Ты говори.
– Это нужно сейчас… именно сейчас, время на исходе. И мы очень этого хотим.
– Ты хочешь от меня ребенка? – спросила Шуша.
– Да, я и мы все… все братья.
– Как это?
– Я же говорю тебе – мы больны! – Его щеки покрылись алыми пятнами – стыд, злость… и еще что-то, от чего сердце Шуши сжалось. – Мы такими родились, и с этим ничего не поделаешь, радиация… генетический сбой, в результате – аут, шах и мат… Но у каждого из нас болезнь на разных стадиях, и еще есть шансы, понимаешь? Если мы все будем это делать с тобой… у нас одинаковые гены, мы близнецы… и если ты забеременеешь от кого-то из нас, если нам повезет, то… это будет наш общий ребенок – твой и наш.
– Но у ребенка только одна мать и только один отец.
– Да, да! Конечно… и отцом будет официально считаться он… мой брат… Володька, но мы… мы сделаем это все вместе, это повысит шансы и даст результат, обязательно даст результат. Ты забеременеешь, Шуша.
– Я что вам, ходячая матка?
– Не смей так говорить. Никогда не смей так говорить со мной, – Эдуард Цыпин положил ей на плечи руки, и Шуша ощутила их жар и тяжесть. – Одна вот тоже так… договорилась. Где она теперь… Я люблю тебя и хочу, но и тебе не прощу оскорблений. Нам… мне… нам с братьями нужна мать для нашего ребенка. Не проститутка, которую можно нанять за деньги, затрахать, и потом она родит нам своего ублюдка, не суррогатная мамаша, потому что наш ребенок не вынесет всего этого суррогатного кошмара. Нам нужна мать, которая нормально родит и будет его любить и никогда не бросит… И когда нас с братьями не станет, она будет ему и матерью, и отцом, всем на свете. Она всегда будет его любить. Родная мать… Об этом можно только мечтать, Шуша.
– Я согласна.
– Что ты сказала?
Это спросил Владимир Галич.
– Я согласна, – Шуша подняла руку и коснулась его щеки.
– Вы… ты не будешь ни в чем нуждаться. Я богат, мне родители оставили много, – Галич как-то сразу растерялся, утратил всю свою уверенность, весь свой апломб, столь знакомый акционерам фирмы «Веста-
