педофила, напавшего на его маленького сына. Этот репортаж сменил другой на ту же тему: на Украине в Донбассе милицией и прокуратурой разыскивается маньяк-педофил, убивающий школьниц. Передачу волей-неволей слышали все, кто проходили через холл в ресторан.
Катя подумала: одно дело слушать ЭТО как нечто отвлеченное – ужасное, но отвлеченное, далекое. И совсем иное дело слышать про такое, когда на ваших глазах только что целый отряд отправился на поиски… Лицо мальчика с фотографии всплыло в памяти. Улыбка, щербатый детский рот, воротник клетчатой рубашки…
Чем можно помочь ему? Отправиться вместе со всеми туда, на это Брыково болото, месить грязь с фонарями? Но кто она здесь? Отдыхающая, приезжая. Она практически никого и ничего тут не знает – ни жителей, ни окрестностей.
Там, в холле отеля, она видела, что не только на нее одну произвел впечатление сбор волонтеров и эти репортажи по телевизору. Супруги Зубаловы – те самые, которых Анфиса отрекомендовала «счастливой парой», при полном параде шествовали на ужин. Катя от Анфисы уже знала их имена. Марина Ивановна, кутаясь в клетчатую пашмину от «Barberry», направилась прямиком в зал ресторана. Олег Ильич задержался, внимательно прослушал рассказ репортера о поисках маньяка-педофила в Донбассе. Увидел направлявшуюся на ужин тетку Борщаковой и маленькую Дашу.
– Грустные новости, Маруся Петровна, – заметил он. – А дела, судя по тому, чему я был только что свидетелем, здесь вообще скверные.
– И не говорите, Олег Ильич, – покачала головой пожилая дама.
– Партию в бильярд после ужина сыграем с вами?
– Даже не знаю. Нога разболелась. С самого утра сегодня ревматизм грызет.
– Вы мой бессменный партнер по бильярду здесь, Маруся Петровна. На вас вся моя надежда, помните это, – засмеялся Зубалов, являя миру, как Серый волк, прекрасные белые зубы. – Дашенька-то какая румяная. Наигралась на воздухе, набегалась.
Он ласково потрепал девочку по голове.
Ужин был неспешным, обильным, чинным. В просторном пустом зале ресторана тихо играла музыка из динамиков. Катя заметила, что Ида к ужину не вышла. И это было немудрено после их обеденных посиделок в «Валдайском колокольчике». Сама Катя села за стол лишь для того, чтобы составить компанию Анфисе. Но и у той ее завидный аппетит на этот раз дал слабину.
Поковыряв вилкой «горячее», Анфиса попросила официанта принести кофе, и покрепче.
– Анфисочка, что же вы сердце не бережете, ай-яй-яй, – сделала ей замечание сидевшая за соседним столиком вместе с Дашей Маруся Петровна. – Черный кофе на ночь, это ж для сердца отрава. Вон подруга ваша, – она одобрительно улыбнулась Кате, – зеленый чай пьет, это и для сердца, и для почек, и для суставов…
– Бог с ними, с суставами, Маруся Петровна, – вздохнула Анфиса.
– Это вы пока молоды все отмахиваетесь, а доживете до моих лет… – Маруся Петровна кивнула на свою палку. – Я молодая бойкая была, спортом занималась, следила за собой. Мы – старые работники культуры на провинциальной ниве. Мы всегда старались не отстать, быть в курсе самых последних веяний, так сказать, ну насколько это было возможно здесь у нас в Двуреченске.
– А вы тут родились? – спросила Катя.
– И родилась, и работала. Училась вот только в Ленинграде. А потом домой вернулась по распределению, работала в отделе культуры горисполкома, да… – Маруся Петровна явно гордилась этим. – Родственникам помогала, как могла, сестре своей двоюродной – матери Оли. Она для меня все равно что дочь, сестру-то мы похоронили семь лет назад. Тоже все здоровьем своим манкировала. А какая красивая была – вы не представляете. И настоящая шестидесятница до мозга костей. Я ведь тоже шестидесятница. Это потрясающее время было, знаете ли… И мы были молодые, тридцатилетние. Сейчас про вас, про нынешних тридцатилетних, говорят – прагматики вы, капиталисты.
– Это мы-то капиталисты? – удивилась Анфиса.
– Вы, вы. А мы те еще были прагматики. Почище вас. Но и романтики тоже. Визбор под гитару, Окуджава. Есенина читали наизусть. Свято верили в прогресс науки, в физиков и лириков, в светлое будущее. Это, так сказать, общие черты поколения шестидесятников. Но я отличалась от своего поколения. Настоящей шестидесятницей, как мои сверстники, как мои друзья, как моя сестра двоюродная, Олина мать, я так и не стала. Кое-что мне всегда в этом мешало.
– Что же это, Маруся Петровна? – спросила Катя.
– Мое детство. Точнее, один день, одна ночь из моего в общем-то счастливого детства, – Маруся Петровна смотрела на Дашу. – Я была вот такой. Точно такой же…
– Бабушка, я хочу еще блинов и креветок-гриль, я не наелась, – попросила Даша.
– Сейчас Коля-официант к тебе подойдет. Или сама лучше пойди к нему, скажи. – Маруся Петровна забрала у нее салфетку. – Мне было тогда, как и ей, восемь лет, – сказала она, когда Даша сползла со стула и пошла по проходу между столиками. – Потом я выросла. И даже пыталась понять по мере сил. Но понять так, увы, и не смогла. Ведь чтобы понять, надо освободиться, мои дорогие.
Анфиса переглянулась с Катей. Обе решили: старушка мелет что-то и, кажется, уже заплутала: как в трех соснах, между Визбором, «старыми работниками культуры» и…
– От чего же это надо освободиться? – Анфиса решила ей помочь выбраться из дебрей.
– От страха, – вздохнула Маруся Петровна.
Они ждали продолжения. Но она больше не сказала ничего. Пауза затянулась.
– Я заметила, Дашенька ваша сегодня весь вечер там, в детском городке среди подружек, зажигала вовсю, – Анфиса, как и в случае с «Драгоценным», оперативно перевела беседу в другое русло. – Что врач говорит? Наверное, скоро уже ей в школу?
– Да нет еще пока, эту неделю будет дома с нами, – ответила Маруся Петровна. – Анализы ей должны будут делать повторно. А тут, в отеле, ее не удержишь. На улицу рвется. Когда все дождь лил, она прямо извелась вся. А сегодня распогодилось, солнышко выглянуло. Радуга какая сегодня утром была – видели, нет? К нам тут много детей приходит – со всех соседних улиц, даже с того берега, из старой части города. После того, что случилось, Оля, естественно, забеспокоилась. Мало ли… Охранника специально поставила у детского городка. Хохлов выделил. И начальник ОВД Поливанов Аркадий Фомич это одобрил. Дети все же… Даша наша очень общительная девочка. Даже чересчур общительная. Но в этом возрасте – и я это Оле всегда говорю – ограничивать детские дружеские контакты, привязанности нельзя. Нельзя вмешиваться, диктовать, навязывать свою родительскую волю в этом вопросе. Даже если что-то не очень нравится в смысле круга общения. Ну да тут, на площадке, все еще маленькие, все здешние, городские. Хулиганье сюда не ходит. А если кто сунется – охрана быстро с ними разберется.
– Я думала, тут вся территория огорожена во-от таким забором, – усмехнулась Катя.
– Заборы – это кошмар, безобразие сплошное. Мы вот с Олей и с Дашей ездили в Германию в прошлом году отдыхать. Там тоже отели, пансионаты в горах, но никто не возводит вокруг них никакой городьбы. А потом в случае чего – забор не спасет. Ой, не спасет. Видели репортаж об этом несчастном грузине- олигархе? О лондонском покойнике? И в Лондоне забором от людей отгораживался, и в Тбилиси вокруг своей резиденции в центре города прямо крепостную стену построил, а вот тем не менее – брык, и туда в одночасье. Так что заборы в наше время – это просто мираж. И этот нынешний пресловутый «круг общения» – ну в смысле «наш круг, не наш круг» – это тоже мираж. Вон у нас здесь в городе живут некие Замореновы. Торговый комплекс имеют и кинотеатр. Обеспеченные люди. Сам даже на пост мэра баллотировался в прошлом году, да пролетел. Так вот они в семье все придерживались этого самого «своего круга». Сынок у них, так они его с десяти лет отгораживали от местных, от сверстников, от тех, кто из простых семей. Все готовили для какой-то особой жизни. А потом слух по городу – у парня в четырнадцать лет алкоголизм. Вы представляете себе? В таком возрасте алкоголизм. Это же катастрофа! И кто же, вы думали, его пить приохотил? Да охранники, с которыми он дома у себя за забором день-деньской. Отец бизнесом занят, мать собой занята, а он, от всего и от всех забором отгороженный, все время с этими молодцами. Такой скандал был, они его в Москву возили в клинику какую-то платную на лечение, да толку-то теперь от этих клиник, – Маруся Петровна махнула рукой. – Я лично Дашеньке такой судьбы не хочу. Я так прямо Оле и сказала. Деньги, недвижимость – это все прекрасно. Это наследство ее, капитал. Но жить-то ей с этим капиталом здесь, среди людей. И забывать об этом не следует.
