она вообще может вот так? Неужели ее горло, старческое горло способно…
Она увидела, как Маруся Петровна, схватившись за сердце, начала медленно клониться на бок.
– Господи, ей плохо! – Состояние старухи заметила и Анфиса.
Они втроем, в чем были, спотыкаясь на каблуках, подхватив юбки своих карнавальных нарядов, бросились вон из номера. Ида, голося: «Помогите!» – устремилась на ресепшн, Катя и Анфиса выскочили во двор.
– Маруся Петровна! Дорогая, – Катя обхватила пожилую даму, – что с вами? Сердце, да?
– Зажгло, в груди все зажгло, – Маруся Петровна дышала с трудом. – Сейчас пройдет, отпустит… В глазах даже потемнело… Катенька, вы? Посмотрите сами… Я не могу… Это ужасно…
Катя подняла с земли выпавший из рук Маруси Петровны листок. Это был рисунок, сделанный карандашом. На нем была изображена Даша. Сходство было одновременно и схематичным, и весьма четким – темная челка, угловатая хрупкость детских плеч, овал лица, Дашин подбородок, губы и нос.
Девочка на рисунке была совершенно голой. Она лежала на спине, беспомощно раскинув руки. Мертвое лицо искажено, обезображено гримасой боли. Шея как-то неестественно свернута набок. На рисунке была еще одна ужасная деталь. Катя, всмотревшись внимательно, похолодела. У мертвой девочки на рисунке зияла жуткая рана – грудная клетка и брюшная полость были рассечены почти до самого лобка. На белом листе черными штрихами, сливавшимися в кляксы, была нарисована натекшая из раны лужа крови.
Глава 15
«ВЗРОСЛЫХ НЕ БЫЛО»
Над цветником, радужным и ярким от осенних георгинов и астр, гудели осы. На детской площадке визжали дети. На ясном небе не было ни облачка. Уголок рисунка был отогнут. Кате бросились в глаза темные пятна. След чьих-то пальцев?
Анфиса, наконец-то разглядев, что изображено на рисунке, потрясенно ахнула:
– Да что же это… Катя, это что – чья-то шутка полоумная?!
– Это не шутка. – Катя огляделась по сторонам.
К ним спешил охранник – тот самый, что дежурил возле детского городка. Из отеля выскочили Ида и девушка-портье. Со стороны лужайки, занятой коттеджами, показался менеджер Хохлов. На террасе летнего кафе привстал с плетеного стула привлеченный шумом Олег Ильич Зубалов.
– Мы вызвали «Скорую»! – одновременно возвестили Ида и девушка-портье. – Маруся Петровна… давайте мы вас в холл отведем, положим на диван!
– Подождите со мной. – Маруся Петровна не отрывала взгляда от рисунка.
– Как вы? – спросила Катя.
– Ничего, отпустило… Жива буду, ничего.
– Дашенька, откуда это у тебя? – Катя наклонилась к девочке.
Та молчала. Катя взяла ее за обе руки. Ладошки были холодные и влажные, как рыбешки.
– Ты это где-то нашла или кто-то это тебе дал?
Девочка отрешенно молчала. Катя усадила ее на скамейку рядом с Марусей Петровной. Анфиса села с другой стороны, словно хотела заслонить девочку своим бюстом от какой-то – еще пока непонятно какой – опасности.
Катя прикинула: сколько времени девочка находилась во дворе отеля? О том, что она «идет на улицу», Катя слышала еще в ресторане во время завтрака. Потом настал черед «модного магазина». Сколько времени они возились с этим дурацким тряпьем? Минут сорок? Час?
– Вы все время находились на своем посту? Никуда не отлучались? – спросила она запыхавшегося охранника.
– Я никуда не отлучался, смотрел за детьми.
– Кто был на площадке или возле нее?
– Одни ребятишки.
– Ребятишки? – переспросила Катя.
– Только они. Вот Даша и еще девочки, парнишки, мелюзга совсем. Взрослых на площадке не было.
– В чем дело? Маслов, что тут у вас? – раздраженно спросил подошедший к ним менеджер Хохлов.
– Да сам пока не пойму, Игорь Палыч, – ответил охранник.
– Кто-то напугал мою девочку, – Маруся Петровна по-прежнему говорила с великим трудом. Однако на побледневшее лицо ее вернулись краски. – Кто-то дал ей эту мерзость… эту дьявольщину…
– Какую еще дьявольщину? – Хохлов удивленно поднял брови.
Катя протянула ему рисунок. Он взял, всмотрелся:
– Ни хрена себе. Это ж…
– Точно на площадке не было взрослых? – снова спросила Катя охранника, пялившегося недоуменно в рисунок через плечо Хохлова.
– Да точно, я ж все время там был. Если бы кто зашел, я бы сразу увидел. Там только ребятишки гужевались.
– Дашенька, посмотри на меня, пожалуйста, ответь мне, это очень важно. – Катя присела перед девочкой. – Как к тебе попал этот рисунок? Ты его нашла?
– Нет, – губы Даши задрожали.
– Тебе кто-то его дал?
Девочка кивнула.
– Кто, Дашенька? Кто посмел это сделать?! – воскликнула Маруся Петровна, судорожно прижимая к себе девочку.
– Дашенька, это был… кто это был? – настойчиво допытывалась Катя. – Кто-то из взрослых? Дядя какой-то, да?
Она поймала на себе взгляд Хохлова. Потом он снова уткнулся в рисунок. Катя ничего ему не сказала, просто положила ЭТО в свою личную копилку, которую начала собирать – нет, не здесь, не во дворе отеля у цветника, полного георгинов, а еще там, в городе. И в этой копилке уже был один лист бумаги с отксеренной детской фотографией – клетчатая рубашка, щербатая мальчишеская улыбка, а еще там были военные машины на дороге, милицейское оцепление, огни на болоте, лай служебных собак, и тот мужчина, высокий, сутулый – ОТЕЦ, потерявший сына.
Пропавший Миша Уткин и этот жуткий натуралистичный рисунок с изображением мертвой изуродованной девочки… Катя ощутила ту самую прежнюю ноющую боль в виске.
– Дашенька, ну не молчи же, ну скажи мне, – она заглянула девочке в глаза. – Тебе дали этот рисунок?
– Да.
– Кто? Взрослый?
Даша отрицательно покачала головой.
– Кто же тогда, если не взрослый?
– Девочка, – еле слышно прошептала Даша.
– Девочка? – воскликнула Анфиса.
– Тихо, погоди. Дашенька, какая девочка?
– Маленькая.
– Ты ее знаешь? Как ее зовут?
– Не знаю, как ее зовут.
– Но какая она из себя?
– Вот такая, – Даша доверчиво показала рукой невысоко от земли. Рост малыша или гномика. Но какой злобный гном отважился вручить ей ВОТ ЭТО – на белой бумаге, в резких штрихах, в аккуратной растушевке, изображающее агонию, муку, кровь, смерть?
– Идем, ты мне ее покажешь. – Катя потянула ее за руку со скамьи. – Где ты ее встретила?
– Там, возле качелей. – Даша показала в сторону детского городка.
– Маруся Петровна, посидите тут, мы сейчас, – Катя обращалась к Карасевой и одновременно к ним ко всем, столпившимся в молчании вокруг скамейки, вокруг ЭТОГО РИСУНКА. – А вы, – обернулась она к охраннику, – идемте с нами туда.
