незабываемое ожидание паузы и мира в своей жизни. В неё вошла женщина! Сияющая молодостью и красотой, она должна была всё осветить и заставить его забыть грустное прошлое, состоящее из желаний и одиночества, и обещала ему радость в будущем, которое она конечно же не подвергала никакому риску.
Он познакомился с ней с мыслью найти лёгкое и короткое приключение, о которых он так часто слышал и которые никогда его не волновали и не заслуживали того, чтобы о них помнить. Это стало предвестником само по себе, что всё будет легко и недолго. Зонтик упал вовремя для того, чтобы дать повод к сближению и даже — показалось коварством! — запутаться в кружевной жизни девушки. Зонтик совсем не упал бы, если бы не очевидная заинтересованность её в этом. Но потом, перед этим профилем, удивительно чистым, и перед этим отличным здоровьем (как говорят, испорченность и здоровье не совместимы) он ослабил свой порыв, испугавшись ошибки, и наконец пришёл в восторг, любуясь этим загадочным лицом с правильными и сладкими чертами, и был уже доволен и уже счастлив.
Она ему не стала рассказывать много о себе, а он, поняв всё из своих ощущений, почти не слушал и того, что ею было сказано. Она, должно быть, была бедной, очень бедной, но в этот момент Анджолина заявила ему не без высокомерия, что не нуждается в том, чтобы работать и этим жить. Это обещало ещё более приятное приключение, потому что близость голода волновала и тревожила там, где хотелось развлекаться.
Таким образом, Эмилио узнал не так много, и знания его были не глубоки, но он верил, что его логических заключений, основанных на этих знаниях, должно хватить, чтобы уверить его. Если девушка, как это можно было понять по её чистым глазам, была честна, то он не должен был стать тем, кто мог бы представлять для неё опасность развращения; если же, напротив, её профиль и глаза лгали — тем лучше. В любом случае можно будет развлечься безо всякой опасности.
Анджолина мало что поняла из первых слов Эмилио, но было видно, что ей не нужны объяснения, чтобы понять остальное; а также его самые трудные слова имели недвусмысленный характер. Краски жизни вновь прилили к красивому лицу, и рука правильной формы, хотя и большая, не ускользнула от чистейшего поцелуя Эмилио.
Они долго оставались на террасе площади Святого Андреа и смотрели на спокойное море, освещённое звёздным небом, ясным, но без луны. Ниже по переулку проехала телега, и в полной тишине шум колёс по неровной дороге продолжал доноситься до них очень долго. Было любопытно слушать, как этот шум постепенно затихает и через какое-то время сливается со вселенской тишиной. Всё это порадовало их обоих.
— Наши уши слышат всё одинаково, — сказал, улыбаясь, Эмилио.
Он уже сказал всё, что хотел, и не чувствовал никакой необходимости говорить что-то ещё. Однако всё же прервал долгое молчание:
— Кто знает? Возможно, наша встреча принесёт нам удачу!
Эмилио был откровенен. Он чувствовал необходимость усомниться в собственном счастье взволнованным голосом.
— Кто знает? — отозвалась она, пытаясь придать своему голосу то же волнение, которое она услышала в его голосе.
Эмилио вновь улыбнулся, но улыбкой, которую скорее желал бы скрыть. Сказав то, что он сказал в самом начале, как могло принести удачу Анджолине знакомство с ним?
А потом они расстались. Она не захотела, чтобы он провожал её до города, и он лишь некоторое время сопровождал Анджолину взглядом, не зная, как оторвать от неё глаза. О, какая изящная фигура! Она спокойно шла по грязной булыжной мостовой грациозно и уверенно, как кошка.
Получилось так, что Эмилио на следующий же день после знакомства с Анджолиной узнал о ней гораздо больше, чем она ему рассказала.
Он случайно встретился с ней в полдень на улице Корсо. Благодаря неожиданной удаче Эмилио загадочно поприветствовал Анджолину и она ответила лёгким кивком головы, который сопровождался полным тайного смысла взглядом.
Некий Сорниани, человечек худой и жёлтый, большой бабник, как можно было понять из его рассказов о себе, и определённо также тщеславный и болтливый, что шло во вред доброму имени других, да и его собственному, повис на руке Эмилио и спросил, каким образом он познакомился с Анджолиной. Эмилио и Сорниани были друзьями с детства, но не говорили друг с другом уже несколько лет, и тут для Сорниани представился удобный случай возобновить отношения в связи с появлением красивой девушки, что давало тему для разговора.
— Я встретил её в доме знакомых, — ответил Эмилио.
— И чем она занимается сейчас? — спросил Сорниани, давая понять, что знаком с прошлым Анджолины и негодует, что не знает, что с ней теперь.
— Я даже не знаю на самом деле, — сказал Эмилио и добавил с напускным безразличием, — она показалась мне девушкой что надо.
— Полегче! — отреагировал Сорниани решительно, как будто хотел доказать обратное, и только после короткой паузы изменил тон. — Я об этом ничего не знаю, но когда я её знал, все считали её честной, хотя однажды она оказалась в положении довольно двусмысленном.
И без того, чтобы Эмилио попросил поведать ему, что он знал, Сорниани рассказал, что эта бедняжка в прошлом поймала за хвост большую удачу, которая затем переросла в немалое несчастье по её или по чьей-то ещё вине. В ранней молодости она сильно влюбилась в некоего Мериги, красивейшего мужчину (Сорниани признал это, хотя это и было ему неприятно), и он был коммерсантом. Мериги имел в отношении Анджолины самые честные намерения и забрал её из её семьи, которая ему не очень-то нравилась.
Они вместе были вынуждены уйти в дом матери Мериги.
— В дом его собственной матери! — воскликнул Сорниани. — Каков глупец (он старался показать, как глуп мужчина и непорядочна женщина). Нельзя наслаждаться жизнью с девушкой вне дома, а в собственном доме они всегда были на глазах матери. Потом, через несколько месяцев Анджолина вернулась в свой дом, который уже не покидала, а Мериги с матерью уехали из города, и, говорят, он просто разорился на неудачных спекуляциях. Другие же утверждают, что дело кончилось несколько иначе. Будто бы мать Мериги узнала о тайной позорной интрижке Анджолины и выгнала её из дома.
Дальнейшие рассуждения на эту тему уже не требовались.
Но было слишком очевидно, что Сорниани злорадствовал, приводя свои излишние аргументы, и Брентани не считал нужным принимать во внимание из его рассказа ничего, что не заслуживало полного доверия, и учитывал только явные факты. Эмилио видел раньше Мериги и помнил его высокую фигуру атлета, настоящего мужчину для Анджолины. Он также помнил, как о нём говорили и почти осуждали за то, что в делах он был идеалистом: человек слишком смелый и уверенный, что может завоевать весь мир своей активностью. В конце концов, от людей, которые работали с ним, Брентани узнал, что эта смелость дорого стоила Мериги — ему пришлось ликвидировать своё предприятие, находящееся в бедственном положении.
Таким образом, Сорниани только сотрясал воздух, потому что Эмилио теперь считал, что точно знает произошедшее. Разорённому и разочарованному Мериги не хватило духу создать новую семью, и так Анджолина, которая должна была стать женщиной городской, богатой, солидной, оказалась, в конечном итоге, в руках Эмилио, игрушка. Он почувствовал к ней глубокую жалость.
Сорниани сам помог Эмилио своими заявлениями о любви Мериги. Он видел несколько раз по воскресеньям на пороге церкви Святого Старца Антонио, как Мериги долго ждал Анджолину, которая, преклонив колени, молилась у алтаря, глядя сосредоточенно на её белокурую голову, светящуюся даже в полумраке.
— Пара голубков, — сказал тронутый Брентани, которому было легко представить всю нежность, с которой Мериги был прикован к порогу этой церкви.
— Дурак, — заключил Сорниани.
Важность всего этого дела возросла в глазах Эмилио после рассказов Сорниани. Ожидание четверга, когда он должен будет увидеться с Анджолиной, становилось лихорадочным, и нетерпение сделало Эмилио болтливым.
Его самый близкий друг — некий Балли, скульптор, узнал о встрече сразу же на следующий день после
