Катя с досадой вспомнила и свое трусливое, непрофессиональное поведение на месте происшествия, и этот снисходительный поучающий тон Никиты, когда они долго плутали по улочкам и наконец отыскали на окраине поселка нужную улицу и дом, поднялись на второй этаж и позвонили в квартиру Сокольниковой.
– Кто? – раздался за дверью тонкий женский голосок.
– Милиция!
– Кто? – Этот вопрос был задан уже мужчиной решительно и грубо.
– Милиция. Уголовный розыск. Федоров, это вы? А мы с племянницей вашей, Верой, хотели бы поговорить! – ответил Воронов.
Дверь открылась. Но на пороге стоял не брат потерпевшей, а совершенно незнакомый Кате и Воронову мужчина лет сорока, широкоплечий, очень смуглый, с подбритым затылком, бычьей мощной шеей и такими же бычьими, темными, немного туповатыми глазами. Одет он был совершенно по-домашнему, в спортивных брюках и тапочках. За спиной его стояла девушка – коротко стриженная, рыженькая, бледненькая. Мужчина чуть отступил, проверяя под светом фонаря в прихожей их удостоверения, и Катя увидела, что девушка… В общем, перед ними стояла будущая юная мать, наверно, уже на шестом месяце беременности.
– Вы Вера Сокольникова? – спросила Катя.
– Да.
– А теперь ваши документы, пожалуйста, – сказал Воронов, обращаясь к мужчине.
Тот пропустил их в прихожую, пошел в комнату за паспортом. Катя заглянула в дверь – неубранная постель на диване, включенный телевизор «Самсунг» на тумбочке, остатки завтрака на столе. Без сомнения, они жили тут вдвоем.
– Луков Василий… – Воронов посмотрел в протянутый ему мужчиной паспорт, потом ему в лицо и…
– Вера, я хочу поговорить с вами наедине, пройдемте на кухню, пожалуйста, – быстро сказала Катя.
На кухне она прислонилась спиной к захлопнутой двери.
– Вера, – сказала она. – Это его ребенок?
– Вы… Я не понимаю…
Женщинам слова не нужны. Достаточно иногда взгляда. У Веры Сокольниковой был взгляд затравленного зверька. Катя отметила: она не похожа на мать. На ту знойную сорокапятилетнюю брюнетку с цыганскими глазами и бантиком-ртом.
– Ваша мама… Анна Николаевна узнала о вас? Когда? Когда это произошло?
– Я не хотела… я хотела уехать. Я ничего ей не хотела говорить, поймите…
– Вера, он же намного старше тебя. Он тебе в отцы годится. – Это не имеет никакого значения.
– Для твоей матери это имело значение, – сказала Катя.
– Я перед ней ни в чем не виновата!
Катя отвела глаза. «Ходит к ней… Васька Грузин», – вспомнились слова Федорова. Ходил, да. Только вот к кому – к матери или к дочери?
– Когда ждешь? – спросила она.
– В начале октября, если все будет хорошо.
– А он… он теперь здесь, с тобой? Вечерами тоже? Не отлучался тут на днях – вчера, например – ночная работа, приятеля в аэропорт подвезти…
– Нет, – Сокольникова-младшая смотрела на нее.
Катя снова отвела глаза.
– Он женится на тебе?
– Это наше дело. Милицию это заботит, да?
– Это его будет заботить, дай срок, – Катя кивнула на ее живот.
За дверью в комнате послышались возбужденные голоса. Воронов ли там качал права, Васька ли Грузин…
Катя вышла в переднюю. Голоса разом смолкли.
Воронов, когда они спустились во двор, под яркое солнце, был мрачнее тучи.
– Алиби у Лукова нет, – жестко сказал он, когда они садились в машину. – Верка – это не алиби. Шеф вон про извращенца говорил, а это что вам, не извращение?!
«Это жизнь», – хотела сказать Катя, но промолчала. Юный опер, сочинявший в свободное от службы время героические баллады, стал бы снова плеваться и ругаться.
Глава 12
СТРИПТИЗ
День, проведенный в стенах Стрельненского ОВД, был и в дальнейшем выдержан полностью в серо- коричневых, угнетающих дух цветах. Когда Катя позже вспоминала все это, то видела тоскливые, темные цвета – желто-бурую глину Нижне-Мячниковского некрополя, черноту сгнивших гробовых досок, серое лицо Веры Сокольниковой и ее исполненный злобы, детской бравады и отчаяния взгляд.
В ОВД заседал оперативный штаб, сформированный для раскрытия серии происшествий на кладбище.
