– Нет, так мы с этой компанией далеко не уйдем, – тихо, веско изрек Ануфриев, когда вся их пышная делегация возвращалась назад несолоно хлебавши. – Тут надо проработать иной вариант.
Этим иным вариантом и должна была стать Нина Картвели.
– Мальчик, по-твоему, хотел броситься вниз? – тихо спросила Катя, выслушав его краткий рассказ. – Не рано ли в четыре года решаться на самоубийство?
Он не ответил. Он все уже сказал ей. Все, что мог.
– Ладно, раз ты настаиваешь, я позвоню Нине, приглашу ее сюда. – Катя взяла телефон. – Только я не уверена, что она согласится.
– Можно обойтись и без согласия.
Катя резко обернулась: на пороге кабинета покачивался с носка на пятку тот самый тип – Ануфриев.
– Как это так? – Катя выпрямилась.
– Человека ставят в определенные условия, и он работает. Добросовестно. – Ануфриев прошелся по колосовскому кабинету. – А согласие, барышня, – это пустая формальность.
– Барышни в супермаркете за кассой. Я офицер милиции, – сказала Катя. – Запомните, пожалуйста.
– Я запомню. – Ануфриев улыбнулся ей. И сразу – точно ластиком – стер улыбку со своих тонких губ.
Глава 7
ДОМАШНИЙ МАСКАРАД
Над Киевским шоссе, забитым в час пик транспортом, гулял северо-восточный ветер. Резкие порывы его глохли только в густом лесу, отделявшем дачный поселок Калмыково от шумной магистрали.
Смеркалось. Прочесав лес как гребнем, ветер со свистом вырывался на простор озера, гнал по пустынному берегу сухую листву, пыль, порыжелую опавшую хвою. Дом, где так недолго и так неудачно побывал Колосов, не сумев в горячке нового неожиданного ЧП толком рассмотреть ни его убранства, ни его многочисленных обитателей, встречал сумерки, сулившие непогоду, ярко освещенными окнами, пылающим камином, дымом из труб и тишиной. Ветер хозяйничал в парке, выдувал из укромных углов застоявшуюся осеннюю сырость, мчался по аллеям, которые за полвека существования дома и парка видели военных и штатских, пышные посольские приемы на лоне природы, правительственные кортежи, состоявшие поначалу из черных сталинских «ЗИЛов», потом «Чаек», машин спецохраны, заграничных лимузинов с дипломатическими номерами. За последние десятилетия марки машин кардинально изменились, кортежи канули в небытие.
Дом все сильнее врастал своими кирпичными стенами в землю, страстно, глухо, молча, противясь всем нововведениям. Их было пока немного – новый современный гараж с автоматическими воротами, новая яркая парковая подсветка вместо старых фонарей, новое здание гостевого дома под красной черепичной крышей в глубине парка.
При самом первом хозяине этой тогда еще правительственной госдачи – бывшем министре тяжелого и среднего машиностроения генерале Судакове – этого гостевого дома и в помине-то не было. Дом этот выстроил его единственный внук Константин Ираклиевич Абаканов-Судаков уже для своих детей, для будущих внуков, потому что старый дом при всем его просторе становился уже тесен. А потом эта бывшая госдача была успешно выкуплена из спецфонда и обращена в собственность. На месте старого дома задумано было возвести современную комфортабельную европейскую виллу. Но смерть Константина Ираклиевича положила конец всем планам. И старый дом получил отсрочку.
Порыв ветра швырнул первую пригоршню колючих льдинок в освещенные окна первого этажа. Здесь всегда, при всех хозяевах, размещалась большая гостиная. Пялились со стен чучела охотничьих трофеев: головы лосей, кабанов, косуль, горных баранов – архаров, оленей. Над пылающим камином скалилась голова медведя, изъеденная молью. Ее давно пора было убрать на чердак, она портила весь вид, но ее берегли. Этот трофей был, пожалуй, единственной вещью, привезенной в этот дом с другой госдачи, некогда принадлежавшей зятю бывшего министра Судакова – генералу Ираклию Абаканову. Но еще в 54-м госдачу с треском отобрали. А охотничий трофей остался. В доме все, от мала до велика, знали, что этого медведя в 1949 году поднял из берлоги и собственноручно подстрелил дед Ираклий из презентованного ему самим генералом Эйзенхауэром охотничьего ружья.
Возле камина стояло кожаное кресло, а в нем дремал старый, до безобразия жирный, раскормленный кот. В этом доме у него не было особых привязанностей. Но не было и врагов, кроме одного. Сквозь дрему кот нет-нет, да и прислушивался чутким ухом, не скрипнет ли лестница наверху, не спустится ли враг из своей комнаты сюда, в гостиную.
Старый кот помнил время, когда его врага привезли в этот дом совсем еще маленьким мальчиком – шкодливым и сопливым. А теперь это был шестнадцатилетний акселерат, патологически ненавидевший кошек по причине аллергии. В его присутствии кот остро опасался и за свой пышный хвост, и за толстый загривок. Он знал: сейчас его враг наверху и совсем не в своей комнате, а в спальне своей родной сестры Ирины, с которой они были близнецами.
И точно – на втором этаже было освещено только одно окно. Шестнадцатилетний Федор Абаканов – враг кота и тот самый парень, что указал Колосову путь наверх, в мансарду третьего этажа, сидел в комнате своей сестры Ирины. Она еще не вернулась из колледжа. А он в этот день в колледж не поехал, придумав себе простуду и кашель.
Спальню сестры с самого детства он любил больше своей по многим причинам. Здесь все было лучше, чем у него, гораздо привлекательнее, заманчивее. Например, вот этот шкаф – Иркина кладовая, забитая ее барахлом: свитерами, платьями, топами, юбками, джинсами, куртками, туфлями, бельем. Однажды отец (тогда еще живой, полный сил) застукал его, Федора, здесь и… Это было полтора года назад. И с тех пор Федор старался быть предельно осторожным. Отец умер, и вроде бы некому стало устраивать по этому поводу скандалы, но осторожность уже стала второй натурой Федора, превратившись в привычку.
Федор поднялся с постели сестры, на которой лежал, подошел к двери, открыл, выглянул – темно на всем этаже, внизу свет – в гостиной, в столовой, в холле, на кухне. Вот раздался телефонный звонок. Мать Варвара Петровна взяла на кухне трубку. Кто ей звонит? Наверняка какая-нибудь подруга. Что же, в доме немало новостей, которые безотлагательно следует обсудить с подругой по телефону.
Федор плотно прикрыл дверь, припер ее креслом. Затем подошел к шкафу, раздвинул его створки и
