Я попытался припомнить хоть что-нибудь дипломатичное из своих слов Перси и не смог. Но все равно решил, что лучше промолчать; вид у Перси был здорово испуганный, и мне не хотелось портить эффект.
— Я вот о чем: люди не всегда понимают, что дипломатичность и мягкотелость не одно и то же. Мне плевать на всякую дипломатию. Я скажу тебе прямо: если ты выполнишь свои угрозы, то нас скорее всего трахнут в зад и вышвырнут. Но потом мы тебя найдем, даже если придется идти искать до самой России, мы тебя разыщем, а уж тогда трахнем тебя, и не только в зад, но и во все твои дырки. Мы будем трахать тебя до тех пор, пока ты не пожалеешь, что не умер. А потом потрем уксусом кровоточащие места. Ты меня понял?
Он кивнул. Рука Брута, зарывшаяся в мягкие щеки Перси, делала его лицо жутковатым, как у старого Тут-Тута.
Брут отпустил его и отошел. Я кивнул Харри, тот зашел Перси за спину и стал отвязывать и отстегивать.
— Имей это в виду, Перси, — приговаривал Харри. — Имей это в виду, и забудем прошлое.
Все выглядело довольно устрашающе, и мы, три пугала в синих формах… но в то же время я чувствовал какое-то охватывающее меня отчаяние. Ну помолчит он день, ну неделю, взвешивая за и против, но закончится все тем, что верх возьмут две вещи: его вера в связи и неспособность признать себя проигравшим. Когда это произойдет, он себя покажет. Возможно, мы помогли спасти жизнь Мелли Мурс, привезя к ней Джона, и я бы тут ничего не изменил («ни за весь чай Китая», как мы говорили тогда), но в конце концов нам все-таки придется упасть на ринг, а рефери отсчитает «аут». Исключая убийство, мы не знали способа заставить Перси соблюдать условия сделки, даже если он будет далеко от нас и начнет получать то, чего желал.
Я скосил глаза на Брута и понял, что он тоже это знает. Я не удивился. Брутуса, сына миссис Ховелл, не проведешь. Он всегда был таким. Он слегка дернул плечом, одним плечом — поднял на сантиметр и опустил, но этого было достаточно. «Ну и что? — сказало это движение. — Что дальше, Пол? Мы сделали, что должны были, и сделали, как могли, хорошо».
Да, результаты неплохие.
Харри расстегнул последнюю застежку. С гримасой отвращения и гнева Перси сорвал рубашку, и она упала у его ног. Он не смотрел ни на кого из нас.
— Верните мне пистолет и дубинку, — сказал он. Я протянул их ему. Он положил пистолет в кобуру и засунул дубинку в петлю.
— Перси, если ты подумаешь об этом…
— Я как раз собираюсь, — бросил он, проходя мимо меня. — Я собираюсь очень хорошо об всем подумать. И начну прямо сейчас. По дороге домой. А один из вас отметит меня в конце смены. — Он подошел к двери смирительной комнаты и обернулся, одарив нас подозрительным взглядом, в котором сквозили злость и смущение: ужасное сочетание для наших дурацких надежд на то, что Перси сохранит тайну. — Если, конечно, вы не захотите объяснять, почему я ушел так рано.
Он вышел из комнаты и зашагал вверх по Зеленой Миле, забыв в волнении о том, почему этот коридор с зеленым полом такой широкий. Он уже делал такую ошибку раньше, и тогда ему повезло. Но еще раз вряд ли повезет.
Я вышел вслед за Перси, пытаясь придумать, как его успокоить. Мне не хотелось, чтобы он уходил с блока «Г» в таком состоянии: потный, непричесанный, с красным отпечатком моей руки на щеке. Мои ребята вышли следом за мной.
То, что случилось потом, произошло очень быстро: все заняло не больше минуты, а может, и того меньше. Но я хорошо помню все до сегодняшнего дня, вероятно, потому что рассказал Дженис, когда добрался домой и осознал случившееся. То, что произошло позже: встреча утром с Кэртисом Андерсоном, расследование, пресс-конференция, которую Хэл Мурс нам устроил (он уже вернулся тогда), а потом отдел расследований в столице штата — слегка поблекло в памяти за долгие годы. Но то, что случилось на Зеленой Миле, я помню отлично.
Перси шел по правой стороне коридора, опустив голову, и я бы сказал больше: ни один обычный заключенный не дотянулся бы до него. Но Джон Коффи не был обычным заключенным. Он был великан, и руки у него тоже великанские. Я увидел, как эти длинные коричневые руки вытянулись между прутьев, и крикнул: «Смотри, Перси, смотри!». Перси начал поворачиваться, левая рука потянулась за дубинкой. Но потом Джон Коффи схватил его и прижал к решетке камеры.
Перси ударился правой стороной лица о прутья, вскрикнул и повернулся к Коффи, подняв дубинку. Джон был уязвим для нее, он так сильно втиснулся лицом между центральными прутьями, что, казалось, хочет просунуть всю голову. Конечно же, это было невозможно, но выглядело именно так. Его правая рука нащупала затылок Перси, обвилась вокруг шеи и потянула голову к себе. Перси ударил дубинкой между прутьев и попал Джону в висок. Потекла кровь, но Джон не замечал этого. Он прижался губами ко рту Перси. Я услышал свистящий шум — звук выдоха, словно долго сдерживаемое дыхание. Перси дергался, как рыба на крючке, пытаясь освободиться, но не тут-то было. Рука Джона прижимала его затылок очень крепко. Их лица слились, как лица любовников, страстно целующихся через решетку.
Перси закричал — звук был приглушенный, словно сквозь ленту, — и сделал еще одну попытку освободиться. На секунду их губы разъединились, и я увидел черный кружащийся поток, перетекающий из Джона Коффи в Перси Уэтмора. То, что не попадало через искривленный рот, заходило через ноздри Перси. Потом рука на затылке опять напряглась, и губы Перси снова прижались к губам Джона Коффи, он был словно приколот к нему.
Левая рука Перси разжалась. Его драгоценная деревянная дубинка упала на зеленый линолеум. Он больше ее не поднял.
Я пытался рвануться вперед, наверное даже рванулся, но движения мои были слабыми и неуверенными. Я схватился за пистолет, но кобура была крепко застегнута, и мне не сразу удалось его вытащить. Под ногами у меня словно закачался пол, точно так же, как в спальне маленького уютного дома начальника тюрьмы. Я, конечно, в этом не уверен, но знаю, что одна из ламп на потолке взорвалась. Осколки стекла посыпались на пол. Харри вскрикнул от удивления.
Наконец мне удалось сдвинуть предохранитель у моего пистолета тридцать восьмого калибра, но прежде чем я выхватил пистолет из кобуры, Джон отпустил Перси и отошел назад в свою камеру. Джон кривился и тер губы, словно попробовал что-то нехорошее.
— Что он сделал? — закричал Брут. — Что он сделал, Пол?
— То, что он вытянул из Мелли, теперь внутри Перси.
Перси стоял, прислонившись спиной к решетке камеры Делакруа. Широко открытые глаза его не видели — два ноля. Я осторожно подошел к нему, ожидая, что он начнет кашлять и задыхаться, как тогда Джон, но Перси не кашлял. Сначала он просто стоял. Я помахал пальцами перед его лицом:
— Перси! Перси, ау! Проснись!
Никакого эффекта. Брут подошел и протянул руки к лицу Перси.
— Не помогает, — сказал я.
Не обращая на меня внимания, Брут хлопнул в ладоши два раза перед самым носом Перси. И это помогло, или так нам показалось. Его веки вздрогнули, и он стал ошарашенно смотреть по сторонам словно его стукнули по голове и он пытается вернуться в сознание. Перси перевел взгляд с Брута на меня. Все годы позднее я был уверен, что он не видел нас, но тогда решил, что он приходит в сознание.
Он отошел от решетки, слегка шатаясь. Брут поддержал его.
— Расслабься, парень, с тобой все нормально?
Перси не ответил, просто обошел Брута и направился к столу дежурного. Не скажу, что он пошатывался, вовсе нет, но осанка его как-то покривилась.
Брут протянул за ним руку. Я эту руку оттолкнул.
— Оставь его.
Произнес бы я эти слова, знай, что произойдет потом? Я задавал себе такой вопрос тысячу раз после той осени 1932-го. Но ответа не получил до сих пор.
Перси прошел двенадцать или четырнадцать шагов, потом остановился, опустив голову. Он стоял напротив камеры Буйного Билла Уортона. Уортон все еще выводил носом рулады. Он все проспал. Он
