– А не откажусь, спасибо. – Гиз подошел, сел в плетеное кресло, принял из рук Мещерского полный фужер.
«Вот так сидеть после всего с колдуном, – подумал Мещерский. – Потягивать коньячок. Это похоже на какую-то игру. Впрочем, сейчас все игры компьютерные. Сейчас он скажет: «Liliata…»
– Покидаете нас? – спросил Гиз.
– Через час-полтора. Вещи уже собрали.
– Если слегка задержитесь, станете свидетелем зрелища.
– Еще одного? – испугался Мещерский. – Нет уж, с нас хватит.
– Киносъемки, – успокоил его Гиз. – Я в суматохе забыл сказать – накануне ведь киношники звонили.
– Вам?
– Мне. Я же числюсь в спонсорах и устроителях фольклорного фестиваля. В Ужгороде немцы с нашими фильм какой-то снимают исторический о Галичине. Хотят включить сцену карнавала с ряжеными в замке, факельную процессию. Ну, ту самую, помните? Лавры Параджанова им спать, видно, не дают. Да вот уже и гонцы от них.
В ворота замка въехали одна за другой несколько машин. Потом два громоздких трейлера. Через минуту по двору замка уже сновали как муравьи члены съемочной киногруппы. Выгружали оборудование, реквизит, укладывали рельсы для камеры. Появились режиссер, несколько его помощников, оператор, звукооператор, декораторы, художники и еще какие-то шумные и очень занятые по виду люди. Совсем другие персонажи, которым и дела нет до…
– Время не слишком подходящее, конечно, – мягко сказал Гиз. – Но что я мог? Киношникам ведь не откажешь. И потом, несмотря ни на что, Нивецкий замок принадлежит всем. Это наше общее национальное достояние.
Помолчали.
– Вы довольны концом истории? – спросил Кравченко.
– Я? Честно? Я в восторге, – Гиз жестом показал, чтобы ему плеснули еще коньяка. – И в некотором смятении. Так порой бывает, знаете. Ждешь, и это случается. Ты ждал, но ты все равно поражен, что это случилось. Что все произошло именно так, как ты себе представлял.
– Это просто два разных убийства на почве ревности. Одно, возможно, даже и не убийство, а трагический несчастный случай, если верить Елене Андреевне.
– Да-да, конечно, кто спорит? Для прокуратуры, для суда, если до него, конечно, дойдет, – Гиз усмехнулся. Он действительно выглядел умиротворенным, успокоенным. – Для газет, для кого угодно, но не для… Нет, друзья мои, что бы вы там себе ни твердили, и не для вас тоже. Вы не забыли наш разговор. Вы помните о нем. И в душе вам не то чтобы страшно, нет, вы же мужественные, умные, вполне современные люди, немножко даже тянете на героев… Однако и вам дискомфортно. Это ничего, это пройдет. Просто это все, – он обвел жестом галерею, двор, крыши, горы, – показало себя несколько с иной, непривычной стороны. Точнее, дало заглянуть туда, по ту сторону. Как и тогда, как и тогда… Круг замкнулся, история повторилась. Дочь священника, влюбленный паренек… Это как карты. Причем те же самые. Их только слегка перетасовали, и они легли чуть по-иному. Какие же это «простые совпадения»? – Гиз глянул на Кравченко, потом на Мещерского. – Где же тут простота замысла, драгоценные вы мои?
– С вами бесполезно спорить.
– Со мной спорить бесполезно, особенно вам. – Гиз посмотрел на этикетку бутылки. – Отличный коньяк. Надо будет и нам с Петром Петровичем прихватить с собой в дорогу.
– Значит, вы с самого начала знали, кто станет убийцей? – спросил Мещерский.
– Между «знать» и «предсказывать» есть разница.
– Тогда в присутствии Богдана и Ильи вы заговорили о договоре со смертью… О плате за возвращение. Специально, что ли?
– Богдан был тогда жив, помнил о цыганском гадании, гнал от себя мрачные мысли. Ездил на «Харлее», бросал вызов судьбе. Он жил! Жил полной жизнью. А наш мальчик… Он тоже жил. Слушал меня. Ах, как он меня слушал тогда! Это была такая песня.
– Вам их совсем-совсем не жаль?
– А вам? – Гиз покачал головой. – Можете не отвечать, хотите, отвечу за вас? Вы жалели бы их намного больше, если бы они… не были так богаты. Только не говорите мне, что все люди равны. Это банальность и фальшь. А правда состоит в том, что когда с очень богатыми людьми случаются беды, окружающие воспринимают это как… как возмездие, если хотите. Как расплату. Воспринимают с чувством удовлетворения и скрытого злорадства.
– Да нет у нас никакого злорадства, – сказал Кравченко. – Женщина, пацан… Была семья – и нет ее.
– Вы хотите убедить меня, что вы с другом – исключение? Возможно. Но не забывайте, что это именно вы, дорогой мой, сделали все, чтобы они оказались там, где они сейчас.
Кравченко отвернулся. Мещерский… Он, право, пожалел, что подал идею «расспросить колдуна». В этом колдун был прав: они сделали все, они с Кравченко постарались, разыгрывая из себя добровольных детективов. Но злорадства к чужой беде, страшной беде – видит бог…
– А их отец, Шагарин… тот договор из легенды, – сказал он, чтобы хоть как-то изменить тему. – С ним все покончено или же… по-вашему, еще что-то может случиться?
– Вы бывали когда-нибудь на съемках фильма? – спросил Гиз.
– Нет, никогда, но вы мне не ответили…
– И я ни разу, хотя меня приглашали в Голливуд консультантом. Вон и ряженых на автобусе привезли. Им всем заплатят за съемочный день долларов по двадцать. Будут очень даже довольны. Смотрите, а на эту
