дежурная!
– Ой, я ничего не знаю, я только на минуту ушла, спустилась на второй этаж, у меня там подружка на сутках, мы покурить на лестницу вышли. Я только на минуту, а потом на пост вернулась – ваша сотрудница это подтвердит, она меня видела, она меня позвала капельницу больной из пятой снять и сказала, что забирает ее – совсем забирает, а я в толк не возьму – эта же из пятой, ну, которая покойница теперь, она же не только по травматологии, она же и по кардиологии госпитализирована. А когда мы в палату вместе вошли...
– В промежуток между восемью и девятью часами вечера кого вы видели на этаже? Больные, врачи – кого?
– Да всех и... и никого... Господи, я не знаю, ваша вот сотрудница припозднилась... А так все посетители еще до восьми ушли, а больные у нас... у нас их не так много... эти вот напротив – лежачие в гипсе после автоаварии... потом еще старушка из десятой – шейка бедра... и еще одна шейка бедра... Господи, там операции сегодня поздно закончились... хирургов наших видела... потом, конечно, дежурного по отделению, он на приеме больных работал на первом этаже... еще наш травматолог Денис Михайлович, мне показалось, что он еще у себя, но он ушел уже, я просто внимания не обратила.
– Ну хорошо, успокойтесь, – Чалов, кажется, и сам начал потихоньку наступать на горло собственной «песне». – Мне будут нужны ваши показания, посидите, вспомните – мой коллега из розыска оформит допрос.
Катя вышла из палаты.
– Езжайте в отдел, дождитесь меня там, – сказал он, подходя.
– Я кое-кого видела, – тихо сообщила Катя.
– Здесь, на этаже?
– Нет, в вестибюле у служебного входа, там, где больничная парковка. Приятель Ковнацкого – похоронный агент, которого Гермесом называют. Он тоже заметил меня и очень странно себя повел. Бросился наутек, и я... я погналась за ним.
– Вы за ним погнались?
– Ну да, поэтому и оставила Каротееву одну в палате – минут на десять.
– Черт, а вы уверены, что это был именно этот тип?
– Я видела его... может, не как вас сейчас, но... нет, мне не показалось, он бросился бежать, когда я его окликнула. И тогда, помните, на улице у дома Каротеевой он тоже появился на своей машине.
– Я сейчас же пошлю на Юбилейную улицу оперов. – Чалов, казалось, прикидывал, как оно лучше – в такой вот ситуации. – Нам тут работы часа на три. Дождитесь меня в отделе, можете взять протокол у дежурного следователя и сами... самодопроситься. Все подробности – все, о чем рассказала Каротеева. Я на вас надеюсь, слышите, коллега? Я на самого себя сейчас так не надеюсь, потому что опять облажался... твою мать!!. Я надеюсь на вас, помогите мне.
– Пыталась вам помочь здесь, а видите, что получилось? – неожиданно для себя Катя всхлипнула.
Но он не погладил ее по голове, как ребенка, и не прижал к груди, бормоча «ничего, ничего, у нас работа такая», как это показывают в сопливых сериалах.
Он просто отвернулся и направился в палату, где его ждали место происшествия и труп.
Глава 35
СЕМЕЙНАЯ ИДИЛЛИЯ
Опергруппа Ясногорского УВД, посланная следователем Чаловым на Юбилейную улицу к дому Платона Ковнацкого, еще издали услышала музыку. Полонез Огинского – торжественный и печальный – плыл в ночном воздухе над темными, пустыми, покинутыми своими владельцами особняками дачной «Пятой авеню», вырываясь из мощных динамиков, из распахнутых настежь окон.
Та-тара-рарара-ра-ра!
Сыщики долго звонили в домофон возле калитки, а потом начали стучать в ворота, включили фары полицейской машины, направив свет на дом Ковнацких. И только после этого ворота открылись. Оперативники увидели мужчину в пижамных штанах из темного шелка – с голым торсом, с усиками, державшим в руке пистолет.
– Это кто тут вы...тся?! В моем доме?! Смирррно! Рр-равнение напрр-ра-во!
– Бросьте оружие!
– А пулю не хочешь?! Командир... это я тут всему командир... здесь вообще теперь все мое!!
Мужчину сбили с ног, обезоружили и только потом уразумели, что это бывший охранник похоронной конторы, а ныне законный муж Марианны Викторовны Ковнацкой, потерявшей любимого сына, – Глотов.
Нет, он не был пьян – опытные в таких делах опера, едва узрев его зрачки, сразу поняли: не в водке тут дело, а скорее в... если не в героине, то в чем-то похожем.
На первом этаже дома оперативников встретил накрытый поминальный стол – разоренный, но все еще поражающий глаз своим великолепием: вазы, полные цветов, горы фруктов, фарфор и хрусталь.
Полонез Огинского закончился и начался снова – с первых нот, с первых аккордов, и под их аккомпанемент в зале появилась женщина в кружевной ночной рубашке – полная, растрепанная и тоже явно неадекватная моменту. Она даже не поняла, что полиция в ее доме. Глаза ее с неестественно расширенными зрачками сияли, лицо пылало восторгом, она взмахивала руками в такт музыке и все пыталась кружиться, кружиться, кружиться – налетела на кресло, ударилась об угол поминального стола и едва не рухнула в камин, но ошарашенные оперативники сумели ее поймать.
Марианна Викторовна... В Ясногорске многие знали эту даму – более тридцати лет проработавшую во «власти». И сейчас эта дикая метаморфоза, это полное преображение...
– Гляньте только на ее руки, – шепнул один из оперов.
На руках Марианны Викторовны алели следы свежих уколов.
– И эта под кайфом! Черт, что у них тут творится?!
– Мальчики... О, какие мальчики, как вас много, – Марианна Викторовна улыбалась. Она словно очнулась, словно увидела всех этих чужих людей. – А вы к Платоше пришли... поиграть? А где же ваши велосипеды? Вы же всегда на велосипедах, дачная команда... А Платоши нет, он умер... нет, нет, нет, не здесь, это случилось не здесь... А вам, наверное, любопытно, ну конечно, вы же такие еще дети... гадкие, злые дети... Вас всех надо бросить в колодец ему на съедение! Знаете, кто живет в колодце? Нет, нет, нет... вас и этим уже не проймешь... гадкие, злые, испорченные, взрослые... Разве таких взрослых детей мы хотели иметь... Вам любопытно, где все это случилось? Не здесь... Здесь приключилась совсем другая история. Знаете о ней? Но не в этом доме, в том, старом нашем, который строил еще мой муж... Не этот, другой... мой муж... Они приехали сюда одни, и я... я была так занята на работе, а должна была их проконтролировать, посмотреть, чем они тут занимаются... что пьют... Они убили его – еще одного гадкого испорченного мальчишку – и швырнули его в тот колодец...
– Марианна Викторовна!
– Не трогайте меня, пустите! – Ковнацкая вырвала руку у оперативника, пытавшегося усадить ее в кресло. – Мой муж, мой нынешний муж сказал, что это поможет, что это хорошее лекарство... Всего пара уколов в вену. И это правда помогло, видите, я уже не плачу, я уже смеюсь... Когда Платоша умер, я думала, что тоже умру, но я не умерла, видите – я живу... Я живу, что вам еще надо от меня?! Оставьте меня в покое!
– Осмотрите дом. Где этот молодой... компаньон Ковнацкого? Ищите в ванных, на кухне – любые следы, шприцы и все такое, надо выяснить, чем они тут наширялись.
– Наширялись? – Марианна Викторовна расхохоталась. – Это такая легкость и пустота... и никаких слез... И как-то все стало на свои места... Я ведь замуж вышла – можете меня поздравить. А потом убили моего сына. Это не случайно, это кровь за кровь, я всегда боялась, что так и будет, ведь они все лгали тогда... мы все лгали... А потом вообще позабыли о том, что случилось... Казалось, все уже так далеко. И Платоша – он так и не женился, так и не подарил мне внука, только полысел... И я думала, что умру, когда его не стало, но мой муж... Знаете, он такой умный, он всю жизнь в армии, и он такой надежный... Он сказал – ничего, мать, прорвемся... И еще сказал, что... Нет, я вам лучше покажу, идемте со мной.
Она поманила их пальчиком и, пошатываясь, побрела к лестнице. И этот ее жест... Потом, позже, в дежурке опера говорили друг другу: «Когда она нас позвала... нет, ты видел ее лицо? Когда мы за ней
