– То есть как?
– Вы с опером могли ждать его у лифта, взять с поличным после того, как он все сделал бы там, прикончил эту гниду из суда. Вот ты спасла ей жизнь, но зачем она нам – нам всем – такая, эта судья Дынник? Катя... ответь мне, ты веришь, что ее накажут, привлекут к ответственности? Что ей тоже воздадут по справедливости после всех этих ваших долгих допросов и расследований?
– Я хочу в это верить, – ответила Катя.
Маленькая машинка с начищенным до блеска «рыльцем»-капотом пялилась на них с затаенным интересом, словно ее компьютерный мозг, запрограммированный на «выбор оптимального маршрута», старался понять, просчитать...
– Порой я ненавижу твою работу, – сказала Анфиса, – а порой сердце болит... Ладно, а какие новости про этого красавчика из похоронного бюро?
Гермеса обнаружили утром следующего дня, причем там, где вроде бы «все обыскали сверху донизу, с первого этажа до последнего» во время объявленных планов «Перехват» и «Сирена», – в ясногорской больнице. В палате Марианны Викторовны Ковнацкой, где он свернулся на полу, как бездомный пес, грезя под кайфом от новой, «перехваченной» тут же, в больнице, у «неустановленного следствием лица» (он так и не выдал своего больничного снабженца-благодетеля) дозы. Свой побег из ясногорского отдела он помнил смутно – жажда наркотиков погнала его в больницу, и это на тот момент было единственное, что он желал получить.
Из всех благ, соблазнов и чудес мира – единственное, что он желал получить.
С ним, конечно, разбирались в «рамках возбужденного уголовного дела», но держали дома «под подпиской». Глотов и Марианна Викторовна тоже вернулись в особняк на Юбилейной улице. У мадам Ковнацкой от всего пережитого немножко поехала крыша – она порой называла Гермеса «милым мальчиком», а иногда – уж совсем непонятно почему – звала его «Женя» и спрашивала «Где твой велосипед?» и «Скоро ли Платоша вернется из школы, не знаешь?». Глотов был очень заботлив и нежен с ней – выводил ее в сад на свежий воздух, сажал в шезлонг под яблоню, утром помогал ей умываться и даже не брезговал убираться в туалете, если она там что-то «грязнила» по состоянию душевного здоровья и забывала спустить за собой воду в унитазе. Иногда вечерами они собирались за большим столом – уже не так парадно накрытым – и выпивали. У Марианны Викторовны розовели щеки, Глотов предлагал «продать к чертям похоронное дело и купить в Сочи дом», а Гермес клялся им обоим, как заботливым родителям, завязать с «аптекой» и окончательно перейти на кокаин.
Если что-то кончается, и кончается относительно благополучно, то это еще не значит, что это и есть – самый счастливый конец.
– Доктора Прохорова и его сестру вы отпустили? – спросила Анфиса Катю, отступая на шаг от чудо- машинки и любуясь результатами трудов своих.
– Да, их отпустили. По этому делу они важные свидетели и встретятся с Чаловым в суде.
– Финита. – Анфиса собрала губки, тряпки и другие «причиндалы». – Сейчас к тебе: моем руки и едем кататься. И не смей возражать. Сегодня воскресенье, дороги свободны, ты вон как со всеми этими поездками напрактиковалась, поучишь меня парковаться и въезжать на горку.
– Да я-то как раз на горку въезжать не очень умею, я все больше с горы, – ответила Катя. – Без тормозов.
Глава 51
ТАМ...
И они въехали на пригорок...
И покатили «под горку». Их велосипеды скрипели и дребезжали, а тропинка «под горку» с холма буйно заросла травой.
Доктор Прохоров одолжил два велосипеда у своего коллеги-анестезиолога и его жены, обожавших велопоходы. Но Перчик держалась в седле велосипеда скверно.
В этот воскресный день она уже выпила... пива, но выпила много, чтобы, как она выражалась, «педалить эту механику».
Собственно, никакого точного маршрута они не выбирали, просто приехали к озеру, позагорали на траве, вода, уже темная и стылая, не манила купаться. Отдохнув, поев, выпив пива, взгромоздились на велосипеды и покатили – сначала по дороге, потом по тропинке в луга, затем снова по проселочной дороге.
Здесь их с гиком и смехом обогнала стайка пацанов, тоже на велосипедах. Мальчишки бешено крутили педали, явно соревнуясь в скорости: «Эй, посторонись, дорогу!»
Доктор Прохоров и Перчик прижались к обочине. Перчик даже остановилась, спешилась и воспользовалась паузой, чтобы достать из рюкзака новую банку с пивом. Пиво нагрелось и отдавало банкой, металлом, но Перчик этого не замечала, пила с жадностью.
Если что-то кончается благополучно, это еще не означает счастливый конец...
О том, что случилось и что еще должно было произойти на следствии и на суде, брат и сестра, доктор и Перчик, говорили мало.
А вот эта столь нехарактерная для обоих воскресная поездка в «поля», этот велотур...
– Я всегда хотел там побывать, – сказал доктор Прохоров сестре.
И она не спросила – где? А сказала:
– Если место найдем.
– Найдем, – ответил он. – Оно одно такое.
И вот после пикника у озера, после отдыха, после пива, после молчания и всей этой лесной тишины, солнечных бликов на водной глади, пения птиц в хвойной чаще, гула лайнера-невидимки, пролетающего там, высоко под облаками над этим местом, кажущимся с высоты крохотным пятнышком – смутным, почти невероятным...
Придуманным чьим-то воображением...
Записанным сначала на лист бумаги, а затем с листа прочитанным перед включенным старым магнитофоном, помнящим все-все...
Голосом, что остался лишь на кассете...
После смерти...
Они, катя на своих неуклюжих велосипедах, увидели это место – дорогу, траву, развалины и колодец.
Здесь ничего не изменилось. Но доктор и Перчик об этом не знали, потому что видели это место впервые.
Они оставили велосипеды в траве и пошли к колодцу.
– Кажется, здесь, – сказал доктор Прохоров.
Перчик достала из рюкзака новую банку... нет, бутылку пива. Она глотнула пива и оперлась о шершавый обод колодца, заглядывая внутрь.
Туда, в самый низ.
– Воняет, – сказала она, дотрагиваясь до крышки колодца, сдвинутой на сторону. – Оттуда воняет.
Она наклонила бутылку и вылила мутную пенистую струю в колодец. А потом разжала пальцы.
Кто-то сказал, что там нет дна...
Сколько ни бросай...
Камни...
Они долго ждали звука – всплеска, удара стекла о бетон. Но вокруг стояла мертвая тишина.
– Не на что смотреть. – Перчик отвернулась. – Столько ехали, а тут не на что смотреть. Пошли отсюда.
Они медленно брели к велосипедам. Но уже у самой дороги доктор Прохоров оглянулся – что-то было не так. Что-то тревожило его и не отпускало, не позволяя вот так просто развернуться, и уйти, и не появляться здесь больше никогда.
Почти бегом он кинулся назад к колодцу, уперся обеими ладонями в крышку и начал толкать, пытаясь...
– Помоги мне!
Перчик ринулась к брату, и они вдвоем, напрягая все силы, стали сдвигать...
